Он не был Дождем. Он был просто избытком влаги,
осевшим на шпилях, вмерзающим в серый мох.
Тот город, чьи сны превратились в клочки бумаги, —
всего лишь пространство, где он заставал врасплох.
Ни ветра, ни дыма. На крышах, в пустых глазницах
оконных проемов — не «шалость», а лишь диктат.
Он мерил не боль, но дистанцию на границах
между «прощай» и движеньем во тьму, назад.
Не верь в его выбор. Природа не знает цели,
кроме стремленья заполнить собой провал.
Те ночи, что в Питере белым огнем горели, —
лишь фосфор, который он в воздухе растворял.
Свобода? Но в небе, лишенном примет и знаков,
свобода — есть форма паденья на тротуар.
И холод, что был между нами всегда одинаков, —
всего лишь излишек воды, превращенный в пар.
.
|
