Он вернулся с войны, где свинец и тротил
Были правдой единственной, мерой всему.
Он в атаки ходил, он друзей хоронил,
И привык доверять лишь стволу своему.
А на мирной земле, средь асфальта и лип,
Где смеялись и жили, не зная о том,
Его взгляд был потерян, а голос охрип,
И душа его стала заброшенным рвом.
Здесь не нужен был навык бесшумно ступать,
И умение выжить, и зоркость во тьме.
Здесь ценились нажива, уменье продать,
А его научили другому – войне.
Он был сломанный винтик в чужом механизме,
Отголосок войны, неудобный укор.
И в удушливой, вязкой и правильной жизни
Он был просто ненужный и лишний декор.
Но нашлись те, кому его навыки годны –
Не для славы страны, не для праведных дел.
Те, кто в бархатных креслах уселись добротно,
Кто по трупам до власти добраться хотел.
Он стал тенью ночной, что падёт неурочно,
Санитаром, что чистит ненужный балласт.
Безупречный стрелок, хладнокровный и точный,
Кто исполнит заказ и по полной воздаст...
Четкий выстрел. Контрольный. И город затих.
Он сжимает в руке потеплевший металл.
Он – лишь верное средство людей деловых,
Инструмент, что ни разу отказа не дал.
Но порой, когда сумрак сгущается вязко,
И в окне отразится усталый двойник,
Он снимает свою равнодушную маску,
И набатом в висках пробивается крик:
«Кто я есть, чтобы жизни чужие калечить?
Кто мне право давал на подобный финал?
Я не Бог, чтобы ставить последнюю свечку
Тем, кому я возможности жизни не дал.
Я карающий меч, но в руке не у Бога,
А у тех, чья душа и черней, и гнилей.
И моя в никуда пролегает дорога,
Средь таких же, как я, безымянных теней».
И он руки поднял – но в них нет больше силы,
Только память о том, как сжимали приклад.
Он хотел только мира, а вышел к могиле,
И теперь с каждым выстрелом падает в ад.
Он вернулся с войны, но она не пустила.
Лишь сменила рубеж, камуфляж и врага.
И в себе поглотила и душу, и силы.
Хоть цена высока, и судьба нелегка...
|
