Это поэтическое переложение старинной японской сказки. Вот ее содержание. В одном селении росла древняя криптомерия, дух которой влюбился в девушку. Какое-то время он являлся ей, и напуганная девушка рассказала о странных визитах членам семьи. Посоветовавшись, крестьяне решили срубить криптомерию и сделать из нее мост. Когда он уже был готов, та самая девушка решила перейти на другую сторону, но, ступив на мост, внезапно умерла. В моей поэме любовь духа дерева и девушки – взаимная, да и вообще все переосмысливается.
***********************************************************
Любимая! Цветет на склонах слива,
луна вошла в семнадцатую ночь;
бамбук желает флейтой быть, и полость
в нем полнится дыханием прилива,
росою с губ… Терзающей страной
все взяты без разбора: жук и полоз,
слуга и властелин, барсук, цикада.
Брачующихся духов слышен лет.
Набряк язык мой одеревенелый,
как семечками зрелый плод граната,
признаньями лежащей под землей
тебе. О, как круговорот неспешен!..
Песок из всех пустынь просеет время.
Успеешь ты родиться много раз
и вновь уйти. И я трухою стану,
уйду, явлюсь, покуда не согреет,
как две ладони собственные, нас
соединеньем Бог...
Искусством лучших танка
тогда восторг не выразишь.
Теперь же
лишь память неотступная со мной.
И я, распластанный над берегами
угрюмыми, не конный и не пеший,
опять переношусь в полдневный зной,
где, спрятанный, как письмена в пергамент,
в ствол древней криптомерии, впервые
светающей твоею красотой
был, как упавшей озарен зарницей.
И в облака вцепился, как в перила!
Так после надо мной, уже мостом,
качнешься ты, стараясь ухватиться
за что-нибудь и медленно осядешь
в объятья деревянные мои...
...Тогда томился долго я в осаде,
пока чернильной темнота струи,
как осьминог, не выпустила. Мимо
моей гнетущей косной оболочки
последний путник с палкой прошагал.
И в изначальном, бестелесном виде,
вольней, чем стих от глянцевой полоски
тандзаку*, от коры и от ствола
я отделился и помчал, и скрытней
не мог бы волос наземь опуститься,
как на колени опустился я
у ложа твоего…
Той влажной вязи,
скольженьем ног, скатившейся ресницей,
соском миндальным,
бровью, по краям
омытой мириадами алмазов,
начертанной на шелковых скрижалях
ночей, не прочитает и мудрец.
И протяженности блаженства вспомнить
я не могу. Но вечно унижалось
оно еще до белизны кудрей
убогим третьим... И окликнул корни
мои топор! Сельчанам мост был нужен.
Какою гибель показалась мне
противной! Я, как мог, сопротивлялся.
Отрубленное отрастало тут же.
Крысиный ум лишь через много дней
взял верх, и мост кровавого окраса
повис над бездной...
Жаль, что ты узнала
такую правду.
Пусть же будет сон
твой милосерден, потому что пара
ветвей, развилкой ставших, даже врозь
в пространстве расходящихся, однажды
переплетется в вечности…
1992 год.
*тандзаку - полоска глянцевой бумаги, на которой записывается стихотворение. |