Владимир Каппель
Терновый венец на крючок не повесишь,
как шляпу, домой возвратившись с прогулки.
Возврата не будет к вчерашнему боле.
Страна не погибла, но с рельсов слетела,
как бешеный поезд, и надобно плечи
подсунуть под невыносимую тяжесть
и вынести бремя с другими, кто знает,
что должен. Неведомо – сможем, не сможем.
Последние воины, желтые снимки,
и хроника подвига, смертного мига,
стрекочущей лентой «Максима» на поле
заснеженном запечатленная хлестко.
Взахлеб. Ни «ура», ни «прощай» для потомков…
И десятилетия лжи, словно плиты
чугунные поверх последних пристанищ.
Суд и осуждение.
Кто мог поверить,
что он возвратится в Отчизну, хромая
и кашляя, что ледяная
купель не досадная точка в походе,
а пункт назначенья, бессмертие, слава?
25 ноября 2012.
Колыбельная
Д.Л.
Данила, Данила, речная вода
куда-то вперед без оглядки бежит.
Над домом твоим молодая звезда
какой-то секрет ото всех сторожит.
Склоняется мать, и склоняется Бог
с вопросом к тебе. Улыбаешься ты.
Река убегает, покинув исток,
кружатся миры, поникают цветы.
Они тебе снятся. Ты знаешь о них
неведомым знаньем, и вещая мгла,
где ты затаился в прозреньях твоих,
как майская грядка, влажна и тепла.
14 ноября 2012.
У-трясина
Все это уходит из жизни моей невозвратно.
А я не способен даже
на легкую грусть.
А что?
Ведь ненужное
быть не умеет насущным.
При чем же здесь я
или кто-то еще?
Словари –
подставка
прекрасная
под небольшие колонки.
Без книг походили бы полки
на вымерший дом,
поэтому пользу несут,
(или пыльную видимость пользы).
Хоть тоже вполне бесполезны,
о чем говорят
их чёрствые холки,
которые нежно трепали
давно-предавно.
Чепуха…
Все равно
никого
никогда
не возьмутся искать
в этой гиблой трясине,
разлившейся на километры вокруг.
В этой гиблой трясине,
куда мы попали однажды без нашей вины.
23.10.2012.
***
Напишу себе письмо
и отправлю по Инету.
Получу и удивлюсь:
«Мило. От кого бы это?»
Может, вспомнил старый друг,
погребенный под делами?
Может, вышел Бог на связь -
дескать, Суд не за горами?
Может, просто человек
с обескровленной душою
ищет помощи и пьет,
хочет говорить со мною?
Может быть, читатель мой
раскошелиться решился
на десяток теплых слов?
Может, спонсор объявился?
Может, пальмовую ветвь
мне протягивает слава?
Скрытый враг придумал месть,
чья-то глупая забава?
Может, прежний мой кумир,
имя из библиотеки,
стосковавшись, просит снять,
разлепить страницы-веки?
Или… Только, что гадать,
обмирая, будто дама?
Клац - и черный монитор,
завывающая яма.
20 ноября 2012.
Пушкин
Он пережил дуэль, он даже не был ранен.
Дантес два раза промахнулся. Он стрелял - один.
Все удалось замять, царю не доложили.
Два Геккерена все-таки решили,
что лучше выехать скорее за границу,
им покровители советовали то же…
Все разрешилось, господа. Финита.
В наряды погрузилась Натали.
Долги, враги, повырастали дети,
как на дрожжах.
Шумит младое племя
и знать его не хочет больше.
Всё кругом,
похоже, знать его уже не хочет.
Безбожно пьет седой Анакреонт.
Святым не вышло стать,
святым служакой тоже.
Языков помер,
Боратынский помер.
Жуковский вечно смотрит виновато,
а вместе с ним не пьет.
У Вяземского гости
по вечерам такие, что, ей Богу,
как спичкам, им башки бы открутил.
Дагерротип – изобретенье века.
Чтоб не жалеть потомкам,
разрешил
себя заснять
на Мойке, на квартире.
Явился малый, аппарат принес.
Глядите: тесный кабинет с диваном,
стол, полки книжные, бутылок россыпь,
он с чубуком (слегка похожий на Дениса),
дым серый, пепельные бакенбарды,
на пальце перстня и в помине нет.
А все же Пушкин. Александр Пушкин…
22 ноября 2012.
Стритрейсер
Стритрейсер – жаркое для сатаны.
Надев поварской колпак,
вас, глупо зарвавшиеся пацаны,
себе приготовит он так.
На черную сковороду ночных
политых луной дорог
он выгонит неких щенков слепых,
не верящих в смерть и в рок.
Он выманит их из квартир, вдохнув
щекочущий адреналин
в замочные скважины, повернув,
как ключ его. Чей-то сын,
сбежит по ступенькам, уже чужой
всему, что не шепот зла,
впихнет себя в гроб заревевший свой
и вымчит туда, где мгла,
безмозглые зрители, чей азарт –
приправа для блюда, визг
дымящихся шин и задорный старт
не прямо, а сходу вниз!
…Успеет хоть что-нибудь он понять,
в тартар кувырком летя?
Навряд ли. Его целиком собрать
не смогут. Усни, дитя.
Объедки с хозяйского пира – вон.
А сам он, сытый, зевнет,
пометит кретина на свежий гон
и когтем перечеркнет.
17.10.2012.
Добрые люди
Добрые люди – как дар и как чудо.
Хочется каждому поклониться,
руку в руке подержать,
умалиться пред ними донельзя,
отпраздновать встречу
тысячекратным салютом в их честь.
И замолчать виновато,
и больше ни строчки…
23 ноября 2012.
***
Когда я думаю о правде и о лжи,
становится мне грустно, и дорога
внезапно упирается в распятье,
и разверзается вокруг воронья ночь,
ночь Гефсимании, моления о чаше,
и глухо, тяжело стекают капли
на камень. Только шепот: «Отче, Отче»…
Незримый луч с незримой высоты
благословеньем на чело ложится,
благословением на крест и муку.
И никого. Ни матери, ни друга,
ни понимающих учеников!
Одна святая невозможность сделать
обратный шаг, хотя бы шаг назад.
Нет, нужно выйти голосам навстречу,
и обагриться блеском факелов,
и поцелуй принять, и лжи отдаться в руки.
Как тяжело, о, Господи, прости.
23 ноября 2012. |