Как утомлённый битвой конь,
легла гитара у палатки.
Поочерёдно сражены
величьем сползшей тишины,
мы все глядели сквозь огонь,
в тепле поёживаясь сладко.
Роились над землёю сны,
и, кренясь, звёздная ладонь
дразнила вечною загадкой.
А мимо взглядов плыл костёр,
дыханием швартуясь к лицам.
У мрака вырывая нас,
он изучал поэмы глаз.
Тирадами в ночной простор
срывались юные жар-птицы -
как будто, выстрадав свой час,
гудящий сказочный актёр
спешил с партером поделиться -
тем, что, как люди, одинок,
и так же не выносит стужи;
как бьётся, от когтей храня,
но - лишь блеснут софиты дня
и отзвенят метели в срок -
увы, становится ненужен.
Казалось, огненный цветок
молил: услышьте же меня -
того, кто вам так верно служит!
Взвивался он и приседал -
стелился дым, густой и горький.
Но только племя мотыльков
слеталось на безумный зов,
да некий строгий театрал
сверкал биноклем на галёрке.
А между тем, закинув трал,
уже отправилась на лов
созвездий утренняя зорька.
И наступал прощальный миг,
пора раздумий и вопросов...
Когда же в путь мы собрались, -
последний крик пославший ввысь,
наш друг безжизненно поник,
покрывшись пепельной коростой.
В своей трагедии велик,
был он безропотен, как лист,
слетевший с зябнущей берёзки.
Но к драме, сыгранной костром,
не проявляя интереса,
мы у надгробья из золы
вдыхали эликсир смолы.
А взоры - словно не причём -
за липкой сумрачной завесой
пытаясь разглядеть стволы,
слепым бесформенным пятном
просачивались в губку леса. |
