Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией. Так хотелось бы мне начать этот дневник.
Стокгольм
17 декабря 1649 г. Третьего дня я приехал в заснеженный Стокгольм для беседы со своим философским другом, живущим в королевском замке.
Другой причиной моего приезда является свейская королева Кристина, которую называют «северной Минервой» из-за ее страсти к наукам и искусствам. Недавно я услышал сочиненную ею музыку и восхитился. Как я понимаю ее.
Говорят, что она похожа на мужчину. Ошибаются. Да, она не красавица, но интересна как женщина и обаятельна. Рене не ошибся в своей оценке ее человеческих достоинств и политического таланта примирять интересы противоборствующих партий наших друзей католиков и протестантов, к которым она, между прочим, относится. Французский посол, граф де Шаню, мой дальний родственник, представил меня шведской королеве. Я видел и знал немало прекрасных женщин. И каждая из них обладала таким достоинством, которое нельзя было найти у всех прочих. И не обязательно оно скрывается под юбкой. В последнее время я это точно понял: умные, а не только красивые, заслуживают большего внимания.
Королева произвела на меня приятное впечатление своей северной, холодной, скандинавской внешностью. По неуловимому движению ее глаз, по тому, как она отводила их от моей особы на приеме, я догадался, что заинтересовал ее как мужчина. Не она первая и не последняя из королевских особ, у которых я пользовался амурным успехом. Казалось бы, я, как красивый и очаровательный мужчина, должен привыкнуть к излишнему женскому вниманию. Но я рыцарь и кавалер, и даже больше, принц учтивости, и не в моих правилах отказывать прелестным женщинам в их нескромных желаниях. И все же я не стал торопить события, желая насладиться каждым моментом исполнения желания. Тем более, что Кристине еще нет тридцати, и она все еще не замужем. Я даже краем уха слышал, что она еще не женщина, ибо отличается телесной холодностью. Как это может быть? Неужели скандинавки фригидны или предпочитают женщин? Не мешало бы проверить. Холодность королевы, вероятно, связана с какой-то телесной или душевной тайной.
Я не художник слова, но все же попробую нарисовать ее словесный портрет. Фигура у королевы была немного угловатая, возможно из-за того, что левое плечо чуть выше правого вследствие детской травмы, допущенной небрежностью нелюбящей матери-красавицы. Она ниже среднего роста и склонна к полноте, но это не мешает находить в ней черты женщины-воительницы, достойной своих предков норманнов. Покойный король Густаф II Адольф, на которого она, кстати, похожа, с детства готовил ее, как мальчика, к престолу. Ее овальное лицо обрамляют длинные темно каштановые волосы, завитые в английские романтические локоны типа «мадам Савинье».
Эта прическа сейчас входит в моду. Она нравится мне. У меня остались прелестные воспоминания от знакомства не только с прической этой приятной во всех отношениях мадам. Однако вернусь к королеве. Сегодня на званом ужине она показалась с боковыми локонами, уложенными на высоком лбу лесенкой в стиле «а ла Каденетт». Это ей к лицу. Лесенка ее молодит и придает инфантильный вид. Говорят, что прежде она не уделяла столько внимания своей внешности. Для кого это она так причесалась?
Нос у нее королевский, крупный, от отца, как у всех из правящей династии Васа, с горбинкой. Но он не сильно портит общее впечатление. Глаза продолговатые, большие, серо-голубые. Губы чувственные, амурные. Узкий подбородок, под которым слегка намечается второй. В общем, мне это не мешает, а кое в чем помогает, завести с ней любовную интрижку. На пристрастный взгляд недруга ее можно было бы расписать маленькой, толстой, горбатой, мужеподобной уродиной с большим носом. Пока, что у меня к ней есть интерес и не только плотский, поэтому я не разделяю с недругом это нелесное описание королевы.
Кристина, как я понял, увлечена не только Картезием, но и его философией, и, как видно, не лишена ума, о котором можно судить по манере ее афористически выражаться. Последнее мне особенно близко. Правда, голос у нее несколько грубый, хрипловатый, но в сочетании с чувственным ртом, крупным носом обещает сюрпризы в постели. Только такие сочетания, как правило, сопровождаются частым посещением цирюльника. Как все это сочетается с условной фригидностью, хоть убей, непонятно.
21 декабря 1649 г. Вчера я принял участие в диспуте Декарта с королевой в присутствии придворных. Темой диспута стали не естественнонаучные интересы мэтра, а нежные чувства. Декарт, в своей манере, различал вещи размерные и вещи безразмерные. К последним он относит душу. Душа идеальна и подлежит не исследованию в эксперименте, а пониманию в общении. Нежные чувства как раз и относятся к душе, ибо являются ее функциями. Королева ему возразила.
- Как же быть с тем, что вы писали в «Страстях души» о физиологическом механизме действия человеческих чувств?
- Я там писал о влиянии животных духов как посредственной инстанции или среднем термине между res cogitans и res extensa на человеческую физиологию, которая может быть механически описана по модели рефлекторно-импульсной нервно-мышечной дуги. Страсти или чувства в свою очередь есть этот процесс преобразования идеального в материальное, ментального в телесное в целом, вместе с тем, что не является собственно телесным и что мы называем душой. В человеке душа составляет с его телом целое, но не потому что они части друг друга, а потому что они части объемлющего их целого духа.
- Что же животные духи? Так они духи, дух или части животного механизма? – добавил я свой вопрос.
- Животные духи есть фигура речи, которая скрывает факт божественного вмешательства в процесс действия вещи, включая тело человека. Инстанцией такого вмешательства в человеческом теле является шишковидная железа. Само это вмешательство нельзя описать в терминах механики мира, ибо последняя является самодостаточной в том смысле, что принимается как данность, условия существования которой не могут быть изменены. Эти граничные условия принимаются с учетом того, что само не может быть ими описано. То, что мы должны учитывать, мы называем душой, богом и все прочим, что уже не в исследовании, в теории, но в общении, практически, может получить свой смысл.
- Так значит, страсть сообщительна? И тогда как она может распространяться? – спросила Кристина.
- Она появляется с божьей помощью или его попущением. Но описывать и объяснять ее мы можем в терминах механики как природное, естественное явление. Мы можем ее наблюдать, но не понимать. Для этого необходимо не беспристрастно ее анализировать, наблюдать, измерять, а самому чувствовать, быть ей увлеченным и изнутри ее понимать. Для этого одной физиологии мало, необходима еще симпатия, любовь.
- Мэтр Декарт, понятно, что есть искусство любви, но есть ли наука любви, можно ли ей научиться по вашему методу дедукции? – с этим вопросом я обратился к философу и украдкой посмотрел на королеву, заметив, что она тотчас отвела от меня свои глаза, обратившись к Картезиусу.
- И в самом деле, даже у Овидия мы встречаем науку любви. Он был не прав, спутав науку с искусством, или для древних наука была едина с искусством?
Зал диспутаций пришел в движение. Стали слышны голоса и короткие смешки. Декарт на это снисходительно улыбнулся и ответил:
- Моя королева, вы как всегда правы. В данном случае можно сказать, что для древнего поэта Овидия искусство и наука есть одно и то же, ведь не зря он назвал свое сочинение “Ars amandi”. Древним еще были известны только начала механики, а не ее финалы. А что до первого вопроса моего соотечественника и коллеги, то отвечу так, - дедукция может иметь место и в общении, включая и любовное, а не только в исследовании чисел, фигур и тел. Но в нем не менее важное значение имеет интуиция и опыт.
Потом мы перешли на другие, не менее интересные темы, заводящие пытливый ум в тупик проблемы, но они не имеют прямого отношения к тому, что может последовать далее, и поэтому я умолчу о них. Только когда мы расходились, в ответ на просьбу королевы иметь меня в качестве гостя на королевской охоте я ответил утвердительно, поблагодарив от всего сердца и добавив как бы невзначай: «Было бы интересно заняться любовной наукой с тем, кто ей интересуется».
Королева сказала: «Вы так думаете или шутите?» и внимательно посмотрела на меня. Я не стал отводить от нее глаз. Я почувствовал, что между нами началась дуэль: «кто кого переглядит». Бывает, после такого обмена взглядами может вспыхнуть между соперниками либо антипатия, либо симпатия, а возможно и более крепкое сердечное чувство. Я заметил, что щеки Кристины стали наливаться легким румянцем и как учтивый кавалер отвел глаза. Но как многоопытный воин я тут же взял реванш, как будто бы потеряв равновесие, рукой к ней прикоснулся. Я почувствовал, что между нами ударила искра волнительного чувства. В таких случаях словесный эмпатический контакт необходимо закреплять телесным прикосновением. Моя ладонь нащупала ее ладонь, и я нежно ее сжал. Королева невольно ответила ответным сжатием, но следом ее нервно отдернула. Грудь Кристины высоко вздымалась от чувственного и душевного волнения, открывая украдкой свои пышные прелести. Первым моим желанием было грубо до хруста ее обнять и впиться страстно в губы. Но естественно я сдержался. Возможно, тень моего желания все же невольно отразилась на моем лице. Она резко от меня отвернулась. Если она желает, а она желает, то это еще больше ее пришпорит и приведет к тому, что она сама уступит. Никто, или почти никто, этого не заметил. Только когда я тоже сдвинулся с места, то на себе поймал в зеркальном отражении недобрый взгляд ее ангела-хранителя и одновременно мучителя, канцлера, графа Оксинштерна. Но я не подал и вида, что заметил явную неприязнь первого министра королевы.
Выходя из философских покоев королевы и пребывая в сердечных, если не животных, чувствах я обратил внимание на девушку, которая шла мне навстречу. Она смотрела мимо меня, точнее, смотрела вглубь себя и тому улыбалась. Я машинально прошел мимо нее. То, что было прежде, мигом испарилось. Я в сердцах чертыхнулся. Вся сердечная игра прахом рассыпалась. Душа моя рвалась за незнакомкой.
То, что она не просто миловидна, но и красива, только теперь дошло до меня. Однако это не имело уже никакого значения. Главным было то, что она обворожительна. Она отравила меня своей персоной. Я стоял как вкопанный. И почему я такой невезучий? Неужели опять начинается долгая и мучительная любовная лихорадка, от которой я излечивался годы своими многочисленными