– Прости, Уна, что вынужден разочаровать тебя, - Мерикар молитвенно сложил руки, - я лишь хочу уберечь тебя от бесплодных поисков.
Он убрал свиток внутрь фигурки из позолоченного дерева и протянул ее князю:
– Возьми ее с собой. И расскажи своему финикийскому другу о том, что услышал от меня. Его статуэтка всего лишь изображает представителя маленького народа, которых доставляли для увеселения царей в древние времена из джунглей Куша номархи Элефантины.
– Но в свитке ясно говорится, что карлик, которого был должен доставить Хнумхотеп, для царя был дороже даров синайских рудников и Пунта! А значит древние знали путь туда! - Уна почти умоляюще смотрел на Мерикара, ожидая подтверждения своей призрачной надежды. Но, к его разочарованию, жрец покачал головой:
– Не все в древних текстах следует воспринимать буквально. Возможно, таким образом Владыка подчеркивал важность миссии Хнумхотепа. Ведь доставленный им карлик был лишь вторым, после пойманного Баурджедом! Не забывай, что в его гробнице, которую я осматривал у Мемфиса, на стенах были изображены кушиты, - жрец замолчал, видя, как сильно печалят его доводы Уну. Поправив свое одеяние из шкуры леопарда, будто черпая из нее решимость, он подвел черту в своих доводах:
– Образ, запечатленный древним скульптором в статуэтке, которую дал тебе ханаанеец, и той, которую я видел в мемфисской гробнице, ты и сейчас можешь увидеть почти в каждом стигийском доме и даже, по слухам, на росписях в спальне Владыки Обеих Земель. Да, изображение за сотни лет изменились, но суть осталась та же.
Он подошел к своему столику и достал из ящичка небольшой амулет. Приблизившись к Уне, он вытянул раскрытую руку и князь воскликнул, удивленно:
– Так это Бэс! Ты хочешь сказать, что он — божество кушитов?
– Почему нет? - Мерикар пожал плечами, - Пантеон наших богов значительно расширился после установления единоличной власти над Обеими Землями. Не забывай, что в каждом номе есть свое божество-покровитель. В Фивах это Амон, в Мемфисе — Пта, в Дендерах- Хатхор...Даже проклятый Сэт находит почитателей среди чужеземцев в Аварисе. Я думаю, что стремясь подражать Владыке, сначала аристократия Элефантины, а вслед за ними и простолюдины стали делать себе подобные изображения. Я слышал, что крестьяне относятся к изображению Бэса, как к домашнему коту и верят, что он отпугивает мышей от амбаров, - он хохотнул, - А ты - Пунт, Пунт...
Уна грустно улыбнулся:
– Что ж, пойду расскажу Арваду, что статуэтка его предка годится только для отпугивания крыс в чреве его корабля. Прощай, Мерикар!
– Постой! - жрец взял Уну за руку, - Этот Арвад...Ханаанейцы также отважны, как и изворотливы. Я призываю тебя быть осторожней с ним. Возвращайся в Мемфис и позаботься о наследии своих предков. Люди ждут тебя. Пунт подождет.
Он крепко обнял за плечи молодого князя:
– Ночные Фивы в преддверии празднества Амона не самое спокойное место. Я буду молиться за тебя. Ступай.
Он смотрел вслед уходящему Уне до тех пор, пока тот не растворился в душном сумраке улиц спящей столицы. Чем скорее князь покинет Фивы, тем лучше для него. Рассказ князя о том, что ханаанейца подослал какой-то доброжелатель, одновременно и испугал, и озадачил Мерикара. Он слишком хорошо знал скрытую, полную интриг и заговоров жизнь столицы, чтобы понимать, что лишь один человек может бросить вызов Сенеферу и, если он оказывает помощь, то обязательно что-нибудь потребует взамен. Как бы эта плата не оказалась для Уны последней...
Мерикар вернулся в свою комнату в храме и услало опустился в кресло из плетеного тростника. Подготовка к празднеству Амона отнимала у него много сил. Разлив Нила принес крестьянам долгожданное отдохновение от трудов и столицу наводнили многочисленные гости, страждущие бесплатного угощения. Вдоль берега великой реки в ожидании наплыва зрителей путешествия статуи Амона из своего дома в Карнаке на божественной ладье уже располагались многочисленные палатки торговцев, а воры и проститутки готовились знатно поживиться содержимым сум нетрезвых почитателей главного божества Фив. Это людское море вызывало у жреца противоречивые чувства. В момент, когда толпа осаждала двери храма, чтобы увидеть, как Владыка войдет в святилище, чтобы остаться там до рассвета, он вновь вспоминал, какой ужас испытал в Мемфисе, когда обезумевшая толпа громила город, не пощадив даже Дом Пта. Бежав в Фивы, он начал новую жизнь, но никогда не оставлял мечты вернуться в город своих предков, корил себя за трусость и втайне надеялся вымолить прощение за то, что поддался страху перед людьми, переселив страх перед богами.
Дружба с мемфисским номархом подарила ему возможность искупления. Внушая молодому и горячему князю мысль о том, что его статус налагает на него огромную ответственность за жизни тысяч людей, боготворивших его, он удерживал Уну от опрометчивых поступков и не раз помогал с честью выйти из затруднительного положения, в которое прямолинейный и честный князь попадал в насквозь прогнившем мире столичной аристократии. До некоторых пор ему удавалось держать Уну как можно дальше от двора, где заправлял этот ненавистный полукровка, Сенефер...
Мерикар плотней запахнулся в свое леопардовое одеяние жреца. При мысли о том, что может произойти, его бросало в дрожь. Еще немного и казначей бога может возомнить себя могущественней юного Владыки. Его наемники, которых он старательно размещал в ключевых крепостях по всей Стигии, от Дельты до Элефантины, представляли собой грозную силу. В том, что фиванская знать, в основной своей массе существующая на подачки этого полукушита и купившая должности при его протекции, склонит голову перед ним, он даже не сомневался. Как бы это празднество Амона не оказалось для юного Владыки последним...
Его мрачные размышления прервал молодой служка храма, который приблизившись, почтительно протянул жрецу свиток, скрепленный печатью Дома Владыки. У Мерикара тревожно забилось сердце. Развернув дрожащими руками папирус, он прочел послание, и, выронив свиток из рук, со стоном обмяк в кресле. Острая боль пронзила старое, израненное потрясениями долгой жизни сердце. Вой шакала становился все громче и, наконец, Мерикар полностью растворился в нем, отправляясь в Страну Мертвых. Юный служка, пораженный скоротечностью произошедшего, подошел к телу главного жреца и, убедившись, что старик действительно мертв, подобрал лежавший свиток, на котором было написано старыми письменами, известными только жрецам: «Голубки улетели». Недоуменно пожав плечами, служка убрал свиток в складки одеяния и выбежал из комнаты, оглашая ночной храм громкими криками о помощи.
