Пабис отчаянно погонял лошадей, стремительно бегущих по дороге, вымощенной отполированным ветрами и песком камнем. Хесур сидел, тяжело привалившись к стенке колесницы. Его лицо с закрытыми глазами и резко обострившимися скулами напоминало Уне лицо мумии и князь молил Пта о том, чтобы вручить старика заботам львиноголовой богини как можно скорее. Только служители «Хозяйки жизни» могли помочь своему собрату-жрецу. Иначе, придется отправиться в подземелья Дома Красоты Мемфиса, где истерзанное сердце Хесура поместят в канопу, а сам он на семьдесят дней превратится в безмолвного, обернутого полосками ткани Анубиса, провожатого в подземный мир. Семьдесят дней…. Уна сжал кулаки. Он не участвовал в погребальной церемонии Мерикара в Фивах и не сможет проводить в поля Иалу Хесура. Данайские наемники, на помощь которых так рассчитывал князь, по-видимому, растерзаны ливийцами в крепости вместе ее обитателями. И князь чувствовал, что атака номадов, которая случилась впервые с начала пятилетнего правления Владыки, была не случайной. Он помнил торжествующий вопль ливийца, первым ворвавшегося в комнату Мелантия, когда тот увидел князя и указал на него булавой. Если кочевники решились на это, то только потому, что были уверены в беззащитности крепости и в том, что князь будет именно там, на краю города, в месте, удаленном от шумных городских кварталов и мемфисского гарнизона. Но почему Мелантий согласился лично проводить Уну и Хесура в храм Сохмет? И почему они с Хесуром направились в крепость данаев, а не в Мемфис, в его, номарха Жизни Обеих Земель, княжеский удел? Уна вспомнил, как геквет побледнел, когда Хесур, перед тем, как провалиться в забытье, что-то шепнул предводителю наемников, будто предостерегая… Так что случилось в Мемфисе?
- Пабис, - князь дотронулся до локтя молчаливого возницы, - Мелантий говорил о том, что часть воинов охраняет плотину, часть несет караульную службу в самой крепости. Но я не предполагал, что гарнизон крепости настолько мал, что эти пустынные шакалы решатся на набег в пределах Мемфиса.
Молодой данай натянул вожжи и пустил коней шагом, старательно объезжая каменные глыбы, видимо, оброненные при перевозке их к постоянно достраивающемуся храму. Затем, миновав препятствие, остановил колесницу, нагнулся к Хесуру, взял его руку и пощупал пульс. Встал на колени, достал флакон с рубиновой жидкостью из походной сумы и влил несколько капель в рот старика, бережно поддерживая его голову. Тот судорожно глотнул и, тяжело закашлявшись, вновь откинулся на стенку колесницы, опустив голову на заботливо подложенную Уной солому, обернутую в тряпицу. Выпрямившись, данай вновь взял вожжи и, направив коней шагом,ответил князю, вглядываясь в мерцающие в отдалении огни:
- Мелантий отправил большую часть гоплитов в Мемфис. Умер бычок Диониса и они охраняют от любопытных Серапеум до тех пор, пока не найдут и не привезут нового.
У Уны перехватило дыхание. Смерть священного Аписа обязывала его, как князя города, возглавить похоронную церемонию почившего и препроводить в храм Аписа новое воплощение Осириса. Но с некоторых пор его присутствие было чисто формальным, так как фиванские владыки назначали своих наместников в города Дельты и власть потомственных местных династий становилась все больше символической. Именно поэтому Уна, повзрослев, предпочитал путешествовать, понимая, что сил бросить вызов Фиванским царям нет, а исполнять роль родовитого, но бессильного сына Пта, он тоже не мог. Но этот бык был особенный. Он помнил, как совсем ребенком, коснулся его черной, в белых отметинах шеи и поглаживал маленькой ручкой могучую спину, на которой раскрыл жесткие крылья летящий скарабей. Ему казалось, что это сам Осирис возродился в могучем животном, касавшемся его лица мокрым холодным носом. Затем бык облизал его лицо, и жрецы Пта счастливо засмеялись…
Вдоль дороги появились статуи бога с головой льва, украшенной короной Осириса, и ножами в руках. Кони вдруг опасливо захрапели и затоптались на месте, едва не перевернув колесницу. Уна подхватил падающего Хесура и крепко держал его, пока Пабис пытался успокоить животных. Справа от них, в нескольких десятках локтей, будто из песка, возникли фигуры двух огромных гривастых львов и неспешно направились к колеснице. Пабис, пробурчав ругательство на данайском наречии, отпустил вожжи и потянулся за мечом. В этот момент лошади, почувствовав, что рука возницы ослабла, понесли вперед и троица рухнула на пыльную дорогу. Падая, Уна принял на себя тело старого жреца и свет на некоторое время померк в его глазах. Когда он очнулся, то увидел стоящего над ними Пабиса с обнаженным мечом и лежащими в нескольких локтях от них львов. Хозяева пустыни вытянули громадные лапы и, лениво щурясь, не спускали с людей глаз. Уна осторожно попытался встать и услышал предостерегающий шепот Пабиса:
- Не двигайтесь. Мне кажется, они сыты и просто не позволяют нам двигаться дальше в ожидании кого-то, - данай покосился на львиноголового бога с ножами в руках, - или чего-то….
Уна повернул голову к Хесуру. Голова жреца покоилась на выпавшей подушке, основательно растерявшей во время падения солому. И он вновь услышал шепот Пабиса:
- С ним все в порядке. К счастью, основной удар при падении пришелся на вас. Но времени у него все меньше и меньше… И, - Пабис показал осколок сосуда с рубиновой жидкостью, - теперь я бессилен помочь ему, а эти…, - он указал в сторону бесстрастно лежащих львов.
- Львы Маахеса, - Уна медленно поднялся, и львы поднялись одновременно с ним. Настороженно глядя на князя, они проследовали мимо людей чуть вперед по дороге, попеременно оглядываясь, словно приглашая за собой. Уна подошел к лежащему Хесуру и тихо произнес, обращаясь к Пабису:
- Помоги мне. Это стражи Сохмет.
Через некоторое время, следуя за своими безмолвными проводниками, они вошли в ворота храма, украшенные изображениями львиноголовой змеи, выглядывающей из ростка молодого папируса. Во дворе храма их встретили трое одетых в длинные красные балахоны жрецов и бережно переместив Хесура на носилки, понесли его в боковой коридор. Князь и Пабис остались стоять под присмотром вновь невозмутимо растянувшихся на каменных плитах львов. Из бокового коридора, куда отнесли Хесура, вышел служитель богини и знаком пригласил следовать за собой. Уна и Пабис прошли в темный портал врат и оказались в огромном зале, посреди которого в луче солнечного света, падающего из отверстия в потолке, на троне восседала богиня. Тонкую талию в узком облегающем платье со спокойно лежащими на коленях руками венчала голова львицы с солнечным диском и поднявшей голову коброй. Лик богини казался живым и Уна испытал странное чувство, будто изящно подведенные глаза Сохмет в обрамлении спадающих прядей волос заглядывают ему в душу, изгоняя прочь все тревоги и волнения. Им овладело чувство покоя и уверенности, впервые за долгие годы. И тут он услышал голоса, которые все набирали и набирали силу, отдаваясь эхом от древних стен и заполняя всю залу. Это были слова древней молитвы, веками призывающей богиню и залечивавшей страждущих в ее храмах по всей Стигии:
«Прогнано зло, отбежала болезнь. Она — врач, исцеляющий без лекарства, спасающая того, кого любит, даже если бы тот находился в преисподней. Она - избавляющая от судьбы сообразно желанию своему. Она слушает и слышит взывающих к ней. Она идет по пути взывающего к ней немедленно. Она - владычица Времени; она – хозяйка жизни тех, кого любит».
Усталость навалилась на Уну и он присел на скамью у стены, закрыв глаза. В воздухе висел тяжелый запах благовоний и раздавалось тихое, утробное урчание, будто огромная невидимая кошка охраняла покой проваливающегося в сон князя…
