Глава 21. Алале!

Крики и топот заполнили собой все пространство дома геквета. Боевой рык ливийцев, имитирующий вселяющий ужас глас диких львов, напомнил Уне о том, что кочевники пустыни считали своей прародительницей Сохмет, в благосклонности которой они так нуждались для спасения Хесура. В незапамятные времена покровитель Мемфиса Птах и богиня-львица вступили в связь после одной из бесчисленных ожесточенных битв на краю пустыни, и всевидящий Ра был безмолвным свидетелем этого брака. С тех пор храм богини находился в оазисе на краю Жизни Обеих Земель, надежно окруженном прайдом свирепых хранителей, а ее жрецы славились на всю Стигию своим искусством врачевания. Когда умерла мать Уны, совсем еще юный князь видел, как Мерикар опустил в ее саркофаг свиток с изображением ладьи Ра, отправлявшейся в загробный мир. Рядом с ним была львиноголовая богиня.… Яростная в своем гневе, и милосердная к страждущим от различных хворей богиня войны примирилась в священном браке с Тем, кто за южной стеной. Но примирение богов не привело к миру среди людей. И сейчас, слыша, как рев «детей львиноголовой» отдается эхом в стенах дома Мелантия, Уна мысленно вознес молитву богине о прощении за вынужденное лишение жизни ее непутевых сыновей, исступленно вырезавших женщин и детей данаев в старой крепости…

В узком дверном проеме возник ливиец и, увидев Уну и геквета, издал было торжествующий вопль, но, захлебнувшись собственной кровью, упал навзничь с пронзенным насквозь горлом. Это Телеф хладнокровно переложил древко копья в левую руку и метнул его в проем, поразив набегающего из глубины здания ливийца. Тот рухнул у порога, затруднив продвижение нападавших. Телеф отошел в сторону и его место занял Пифон. Стрела за стрелой полетели в ливийцев, безжалостно находя свои жертвы среди не защищенных доспехами тел. На какое-то время вал атаки стих и ливийцы откатились назад. Уна, сжимая меч, обратился к Мелантию:
- Мы в ловушке. Из этой комнаты есть другой выход?
Геквет покачал головой:
- Отсюда – нет. Но если оттеснить этих шакалов до гинекея, то можно воспользоваться дверцей в сад и добраться до моей колесницы, если конечно эти песчаные выродки не сожгли ее. Если ливийцы добрались сюда, значит внутри крепости сопротивляться больше некому.
Мелантий в гневе сжал рукоять меча и жестко сказал:
- Я не знаю, почему богам было угодно принести в жертву именно моих людей, но очень надеюсь, что их гибель не была напрасной. Чтобы добраться до храма Артемиды, нужно разделиться. Мы атакуем ливийцев, а вы с Пабисом вынесите старика, - он почтительно указал на лежащего в беспамятстве Хесура. Уна хотел возразить, но геквет поднял руку, упреждая его протест:
- Ваши судьбы переплелись с нашими, Уна-Амун. Так позвольте осуществится тому, что должно.
Он сделал знак подойти Критису. Некоторое время он что-то говорил ему в полголоса, показывая в сторону коридора. Критис понимающе кивал бритой головой, а затем вместе с Гелесибием встал рядом с Пифоном, держащим под прицелом чуть дрожащего кончика стрелы пустое пространство коридора, откуда доносились крики нападавших, переговаривающихся между собой. До очередной атаки, которая может оказаться последней, оставались считанные мгновения. Уже слышны были набирающие силу крики ливийцев, подбадривающих друг друга и медленно нарастающий рев из рассерженных глоток. Критис подмигнул Пабису:
- После того, как я поглажу этих шелудивых львов моим кинжалом, в Бубастисе мы обойдем все тамошние лупанарии Геры. Так что не вздумай умирать, как ее муженек!
Данаи загоготали. Уна стоял, потрясенный не столько святотатством бритого выходца с Феры, сколько стойкостью наемников и их жизнелюбием. Данаи во главе с Мелантием быстро вышли из комнаты и, не сбавляя шага, двинулись в сторону ливийцев, которые толпились в узком коридоре в ожидании команды своего вождя. Завидев атакующих данаев, ливийцы, от неожиданности стали метаться и мешать друг другу. Мелантий, Анаксанор и Телеф, вооруженные мечами, врезались в толпу и, нанося удары направо и налево, практически вырубили первые ряды ливийцев, а задние оттеснили к двери, ведущей в главный зал приемов. Пифон посылал стрелу за стрелой в спины и головы пытавшихся втиснуться в узкую дверь кочевников. Оказавшись в большом зале, ливийцы развернулись и приняли подобие строя. Мелантий, обернувшись, поднял руку в прощальном приветствии. Несмотря на потери от первой атаки враг превосходил данаев численно и был взбешен собственным малодушием. Лев был ранен и унижен. Пощады от него ждать не приходилось, и наемники знали это.

Уна и Пабис подхватили носилки с лежащим Хесуром и быстро двинулись по коридору, где их уже ожидал Гелисибий. Добежав до бокового ответвления, они последовали за теосцем и оказались в комнате на женской половине дома, где витал легкий запах ароматических масел, к которому примешивался терпкий запах свежей крови. Все вокруг было перевернуто и разбито. На полу лежали тела трех ливийцев, у одного из которых лицо было превращено в кровавую маску, а череп напоминал разбитый кувшин. Уна с содроганием посмотрел на ссадины на кулаках Гелисибия. На телах других кочевников зияли страшные раны от ударов кинжала, а на лицах застыло недоуменное выражение. Князь был уверен, что они даже не поняли, как отправились к своим демонам загробного мира… Дверь во внутренний двор была открыта. Ее подпирало тело номада, безжизненно взирающего на собственные внутренности. Рядом стоял Критис и невозмутимо поигрывал своим окровавленным кинжалом. Князь и толмач осторожно перенесли тело Хесура через комнату во внутренний двор, стараясь не задеть мертвых кочевников. Рядом с небольшим бассейном они наткнулись на тело служанки с перерезанным горлом и окрашенным кровью кинжалом в руке. Видимо девушка предпочла лишить себя жизни позору надругательства. Они миновали двор и, пройдя за стены дома геквета через потаенную калитку, оказались у небольшого здания конюшни. Несколько ливийцев, толкаясь и переругиваясь между собой, ожесточенно делили тревожно переминавшихся с ноги на ногу коней Мелантия, не обращали внимания на окружающую суматоху. Поэтому когда внезапно, подобно скарабею из песка, рядом с ними возник Критис, они безвольными куклами упали к его ногам. Гелесибий быстро развернул колесницу, а Критис не без труда впряг в нее дрожащих коней. Подбежавшие Уна и Пабис аккуратно усадили Хесура внутри колесницы, прислонив к стенке и подложив обернутое тряпицей сено под голову. Уна с горечью понимал, что старик может не выдержать дороги, но только рев Сохмет мог заглушить вой Анубиса.

Князь осторожно взошел на колесницу и встал рядом с Пабисом, взявшего на себя функции возничего. Они выехали из-за здания и, оказавшись на площади, были поражены открывшейся картиной мертвенного запустения некогда жившей размеренной жизнью крепости. Везде лежали груды мертвых тел, некоторые из которых так и не расцепили посмертных объятий. Женщины прижимали к груди мертвых детей с разбитыми головами. Воины данаев, наспех вооружившиеся, лежали истерзанные в окружении десятков врагов, до последнего вздоха защищая свои семьи. Преданные хозяевам псы скалили в немом лае пасти или рычали из последних сил, волоча по земле вслед за перебитым каменными булавами позвоночником безжизненные лапы. Колесница едва не перевернулась, когда кони, обезумев от запаха крови, понесли их по телам людей. Расшвыряв зазевавшихся кочевников и уклонившись от наспех брошенных дротиков многочисленных мародеров, Уна и Пабис выехали в неохраняемые никем ворота. Из крепости послышался боевой клич «Алале!», заглушенный воем номадов из десятков глоток. Пабис плакал, глотая злые слезы. Его губы беззвучно шевелились, будто прощаясь или вознося молитву своим богам. Затем они направились к храму той, чьими жертвами становятся даже приверженцы Сэта…