Предисловие: У нас в городе стало очень много брошенных собак. Они стайками бегают по улицам, заглядывая в лица людей заискивающими взглядами. Люди перестают быть ответвлёнными за тех, кого ненадолго приручают. Побалуются, побалуются и - выбрасывают на улицу. И что с этим делать, я не знаю!
Анна Алексеевна, как и всякая нормальная женщина, не могла быть равнодушной к животным. Но особой уж такой любви к домашним четвероногим она не испытывала. Наверное, потому, что дома у матери, никого, кроме кошки, да, пожалуй, еще и мышей, никаких животных никогда не было. Тараканов считать не будем! Тараканы не животные. И редко в какой Московской квартире тараканов не было! Поэтому не будем о них!
Но вот дочь – обожала собак. И когда ей исполнилось десять лет, они с мужем купили ей на день рождения щенка. Назвали его Гесс. Почему именно - Гесс? Да кто его знает? Не почему, наверное. Назвали Гесс – и все тут.
Щенок рос, рос и превратился в прекрасного пса. Черно белый красавец колли с вытянутой вперед мордой, поджарым корпусом, длинной густой шерстью и вечно тоскливыми, словно плачущими, черными, все понимающими глазами. Странно все-таки, но у многих животных, которые живут с человеком, глаза всегда печальные или тоскливые. Не замечали? Посмотрите в глаза лошади, коровы или собаки. В их глазах всегда стоит жуткая тоска или глубочайшая такая печаль, вечная какая-то печаль.
Почему? Трудно сказать. Но не есть ли это плоды нашего на них многовекового психологического и физического воздействия? Ведь они – вечные наши рабы, а мы над ними – вечные их хозяева. А глаза рабов, если они понимают свою долю, свою безысходность, свое рабство не могут быть веселы и довольны. Тем более, у таких бесправных и безответных, какими являются наши меньшие братья.
Как бы то ни было, но Гесс – совсем домашний пес, умный, добрый, веселый, любит поиграть, пошалить, «пошкодничать», но абсолютно не любит лаять, кидаться на людей, а от неизвестных или незнакомых ему людей всегда старается держаться подальше, чаще всего, у ног своих хозяев или под креслом. И тогда к нему лучше не лезть – такое раздаться грозное рычание, что дух захватит от страха. Не трогайте!!! Но трудно вспомнить случай, чтобы Гесс кого-нибудь укусил или хотя бы пытался укусить. Не было такого. Не осталось в памяти даже намека.
Свою хозяйку, Анну Алексеевну, Гесс почему-то побаивался и старался держаться от нее на расстоянии. Но иногда все же не выдерживал. Подойдет к ней поближе, ляжет на пол у ее ног, положит голову на лапы и смотрит, смотрит снизу ей в лицо каким-то виновато заискивающим взглядом, словно просит чего-то.
Тогда Анна Алексеевна опускает свою руку ему на голову и начинает гладить, ощущая пальцами шелковистый бархат его волос и мягкие волны живительного собачьего тепла, от которых разом исчезает, словно уходит куда-то, усталость и пропадает накопившаяся за день раздражительность. А Гесс умиленно закатывал глаза, скалил, довольный, зубы, словно бы – улыбался и даже повизгивал от нескрываемого удовольствия.
Но подобные моменты бывали редко. Очень редко. Чаще всего Анне Алексеевне было не до Гесса. Слишком много времени и сил отнимала у нее работа. И он словно бы все понимал своим собачьим умом и подходил к Анне Алексеевне только лишь иногда, в те редкие минуты светлых вечеров, когда она еще не падала с ног от усталости и тяжести навалившихся на ее плечи сумасшедших дел.
Однажды летом Гесса отвезли на дачу под Павловским Посадом. Кругом лес да кусты, да небольшие озера, да трава по самый пояс. Красотища-а-а! Гесс буквально обалдел от обилия этой лесной новизны вокруг него. Носился, как ошалелый по лесу, по полянам, гоняясь за каждым пролетавшим мимо него живым существом или барахтался в траве, часами катаясь по ней на спине или бултыхался в воде до такой степени невозможности, что приходилось его прутком выгонять на сушу.
Но потом, недели через три он вдруг неожиданно как-то сник, притих, обмяк, прекратил свои бурные мотания по окрестным лесам и большую часть времени стал просто-напросто отлеживаться около дома дачи, а то и в самом доме, в каком-нибудь его дальнем и темном углу. И при попытках выпроводить его из дома или же забрать его с собой на прогулку, начинал сердито рычать и грозно скалить зубы, демонстрируя окружающим ту часть своего собачьего характера, о существовании которого никто раньше не только не догадывался, но и предполагать даже не мог.
А дальше - больше. По вечерам он начал выть. Сядет на крыльце, морду вытянет в верх и так жалобно-жалобно, словно плачет: У-у-у-у-у..! Хоть садись с ним рядом и подвывай тоже. Кошмар просто. Соседи стали приходить жаловаться на него. Короче – житье на даче из-за Гесса превратилось «черт знает во что», в сущий ад. Было решено Гесса с дачи забрать.
Выехали домой на машине. Гесс сидел сзади, вместе с дочерью, положив голову ей на колени и закрыв глаза. Вел себя он очень тихо, даже слишком тихо, словно бы затаился на время. Ни к кому не лез, не приставал, не ластился, ни на кого не реагировал, ни кого не обращал внимания. Его словно бы и не было в машине. Лишь иногда он открывал глаза и смотрел на дочь, как бы спрашивая:
-- Ну что, долго еще осталось ехать?
Когда машина подъехала к подъезду их дома и остановилась, Гесс поднял голову и насторожился, тревожно поводя ушами. Анна Алексеевна повернулась к нему, положила ладонь своей руки ему на голову, потрепала чуть-чуть и сказала:
-- Ну, что, Гесс, приехали…
Гесс поднял морду, лизнул руку Анны Алексеевны и негромко, словно спрашивая - «гавкнул». Анна Алексеевна открыла свою переднюю дверь и нагнулась для выхода. Гесс сразу же вскочил, юркнул на переднее сидение и прямо через колени Анны Алексеевны буквально пулей рванул наружу. Он кинулся к подъезду, одним махом одолел все ступеньки крыльца и, подскочив к двери, чуть ли не прыгнул на нее, поднявшись во весь свой внушительный рост. Он положил передние лапы на ручку двери, повернул к ним голову и громко залаял – открывайте!
Все рассмеялись. Ну и ну-у! Ай да Гесс!
Дома Гесс обошел и обследовал всю квартиру, обшарил и обнюхал все ее углы, обнаружил свой старый мячик, с которым он раньше любил играть, взял его, удовлетворенный, в зубы, прошел в коридор, где у двери всегда размещался его спальный коврик, лег на него, положил голову на передние лапы, а мячик – рядом с собой и закрыл глаза.
Вот так-то. Оказывается, дома лучше, чем в гостях не только людям, но и животным. И человек сможет почувствовать себя уверенно на этой земле только тогда, когда у него есть на этой земле свое, только для него предназначенное место – его дом. Место, где ему всегда хорошо, где его всегда ждут, где его любят, где его всегда примут, примут в любом его виде, в любое время суток, в любое время года. Это был урок. Более, чем наглядный.
***
***
Послесловие: Гесс до сих пор живет у Анны Алексеевны. Правда, постарел, погрузнел и стал все больше и больше лежать. |
