глава 12
-Ещё один отряд хорошо обученных воинов встал под твои знамёна, светлейший, – в голосе Распарагана, Главного военного советника царя, звучали нотки гордости и удовлетворения.
-Ты постарался и заслуживаешь похвалу, – отметил царь, зная усердие и доблесть своего Главного советника. – Я лишь хочу, чтобы ты отдал командование отрядом кому-то другому.
-Но Тазий – лучший. Он доказал это в состязании. Пока ему нет равных.
-Мне приятно слышать из уст твоих похвалу моему сыну.
-Тогда что же?
-Прежде чем приказывать, нужно научиться подчиняться.
-Но Тазий – будущий царь. Каково будет ему исполнять чьи-то приказы. Позволит ли это его гордость?
-Гордость позволит. Гордыня – нет.
-Но я ннне могу… Есть закон…
-Жизнь, советник мой, постоянно обновляется, и законы устаревают.
Интрига вошла в шатёр, минуя надёжнейшую стражу.
«Упирайся, – шепнула Интрига советнику. – Отказывайся – это тебе на руку. Этот болван (царь!) не понимает, что большего унижения для его сына и придумать невозможно. Этим он сам настроит его против себя».
Советник отмахнулся.
-Казни меня, светлейший, но я ннне могу отдать такой приказ.
-Тогда я распоряжусь сам.
Интрига потирала руки: первый шаг сделан. И, удивительно, сделал его сам царь. Если так будет и дальше, ей, Интриге, останется только наблюдать за стремительным развитием событий.
-Мы сильны, светлейший!
-И что?
-Рим перестал платить нам за охрану границ. Мы можем выступить и напомнить Риму о его обязательствах.
-Что мы можем ещё?
«Предложи наёмников, – подсоветовала Интрига. – Пусть этот павлин (царь!) отправит как можно больше войск и как можно дальше. Так будет проще отстранить его от дел. Ты ведь сам хотел этого».
-Наши братья – языги, твои подданные, выступят с нами на Рим, как только ты того пожелаешь. И Рим вынужден будет платить нам.
-Что мы можем ещё?
«Наёмники, болван!» – снова подтолкнула Распарагана Интрига.
-Рим готовит поход на Британию. Восьмитысячный отряд языгской конницы готов вступить в римскую армию. Но…
-Говори.
-Даже в случае победы, мы потеряем своих воинов.
-Мы потеряем их не «даже», а именно в случае победы. Наёмникам проще осесть в побеждённой стране, чем проделать обратный путь на родину, которой у сармата-кочевника, да ещё и наёмника, отродясь, не было. У тебя есть чувство родины, советник?
-Нет, светлейший!
-И я не знаю, что это такое. А хотел бы знать… И хотел бы обрести её – Родину.
Тазий подбежал к советнику, едва тот вышел от царя. Распараган приветливо улыбнулся. Улыбка Тазия была виноватой, извинительной, покаянной:
-Я доставил тебе массу хлопот, мудрейший, – и склонил голову.
-Совсем нет, друг мой. Ты был изрядно пьян, но, увидев это, Тупий тут же увёз тебя домой, – соврал Распараган, и, видя неловкость и подавленность Тазия, решил подбодрить его.
-Выше голову, юноша. О твоей блестящей победе на турнире не говорят только древние, как мир, старухи, да рабы, которым вырезали языки, доверяя страшные тайны.
Тазий попытался было оправдаться:
-Я впервые пил вино и…
-Всё в жизни бывает впервые.
«Ты неисправимый тупица, – возмутилась Интрига. – Он готов открыться тебе. Воспользуйся этим. Это в твоих же интересах».
-Ты пил вино и…
-Со мной бббылла девушка… Ооона…
-Она – дочь моего брата. Но что это ты? Мечом ты владеешь намного увереннее, чем собственным языком.
«Скажи ему, болван, что язык более острое и более опасное оружие, чем меч», – подсказала Интрига. – «И пообещай, что ты научишь его владеть этим неотразимым оружием влюблённых».
-Я принимаю твоё предложение, мудрейший, с благодарностью. Но я бы, все же, хотел, если это возможно, встретиться с дочерью твоего брата.
Интрига подпрыгнула от удовольствия: «Положите его к ней в постель, и она довершит начатое: вкусив предивных прелестей распутного тела, мальчишка станет податливее теста и покорнее раба.»
-Нет ничего проще: мы седлаем коней и едем.
Кони двигались шагом. Конечно же, Тазию хотелось поскорее добраться до стоянки советника, но поскольку сам Распараган задал такой темп передвижения, ему ничего не оставалось, как набраться терпения. Торопить Главного советника он не осмелился, боясь показаться просто невоспитанным. Но с каждым шагом терпение иссякало, и Тазий погрузился в раздумье, надеясь, что путь покажется короче.
Какое-то необъяснимое чувство, ещё во время празднования его громкой победы, возникло и угнездилось в его душе, когда он провёл это время со странной незнакомкой. Оно не было похожим на его чувство к Авесте. Не было оно похожим и на чувство к наложнице, которую находил для него Тупий, когда видел интимные сложности воспитанника, в полной мере достигшего определённого периода юношеской зрелости. Похоже, оба эти непохожие чувства странным образом соединились в одно, и оно овладело Тазием, и теперь не давало ему покоя. Чувство это, словно ловко наброшенный аркан, захлестнуло, стянуло руки, сдавило рёбра, стало затруднять дыхание и властно тянуть его к ней… к ней! Он думал о том, что должен будет сказать, отыскивал нужные, порой, нежные слова, видел её всю обольстительную, обворожительную, неповторимую, горячую, как в ту жаркую ночь…
Когда церемониал обоюдного их представления был окончен, и они остались наедине, говорить никому ничего не пришлось…
-Что же ты медлишь? – вкрадчивым шёпотом обдала его Интрига…
Тазия бил озноб, и тепло её тела только усиливало дрожь и не согревало его, пока он не вошёл в неё, с замиранием сердца…
Она обомлела в его руках и раскрылась, как бездна…
И поглотила его…
Утро они провели в постели.
Интрига требовала всё новых и новых ласк, и юный Тазий, ещё не ставший искусным любовником, всё чаще её разочаровывал. Она села, обняла руками колени, сунула в них нос и обиженно засопела:
-Ты пасёшься в отцовском гареме…
-Отец не позволяет мне бывать там.
-У тебя свой гарем…
-Отец не советует. Говорит рано.
-Отец не позволяет. Отец не советует. Ты – воин, Тазий, и хорошо владеешь мечом. Ты сам можешь решать свои вопросы, – Интрижка нырнула под крылышко возлюбленного и пискнула от удовольствия.
-У меня их нет, – чистосердечно признался Тазий.
-Пока нет. Пока я – твой главный вопрос. Меня надо опекать, лелеять, холить, оберегать от посторонних взглядов, от твоего тошнотворного Тупия и твоей слащавой жрицы Авесты, от её вздыхателя царя – твоего отца.
Возлюбленная приподнялась, вперилась колючим взглядом в Тазия. В ожидании. Чего?
-Ты говоришь странно и грубо.
-Пока нет.
-Они мешают быть нам вместе?
-Пока нет.
-Тогда что же?
-Я хочу, чтобы ты был моим. Моим, моим, моим. Чтобы ты делал то, что я хочу.
-И что ты хочешь?
-Хочу, чтобы ты стал царём.
-Когда-нибудь я им стану.
-Когда-нибудь? Сколько лет твоему царю?
-Отцу? Чуть меньше пятидесяти.
-Значит, – Интрижка помедлила, высчитывая. – Значит, ты станешь царём, когда тебе будет чуть больше пятидесяти. И мне будет столько же. И ты будешь старым царём, а я – старой царицей. Мы будем старь со старицей. Ха, ха, ха… – Коварная улыбка перекосила лицо Интриги. – Хочу, чтобы ты стал царём сейчас, когда красив, молод и полон сил. Хочу, чтобы меч твой молнией сверкал над степью, и гром твоих победных маршей докатился до крепостных стен городов, и дрогнули их стены, и пали перед тобой ниц поверженные в прах защитники этих городов, и жители их стали твоими рабами.
-Не много ли ты хочешь?
-Я такая!
-Но я не могу занять трон при живом царе, который, к тому же ещё и мой отец, – спокойно рассудил Тазий.
-Полноте, юноша! Твой царь уже давно не пастырь для своих подданных, а пастух, который пасёт одну овечку – свою Верховную жрицу.
У Тазия больно заныло сердце:
-Авеста – божья невеста, – механически повторил он слова Тупия.
-Как же, как же… Авеста – невеста, но не божья. Она невеста царя Гатала. С тех пор, как он убил твою мать… – Интрига, спохватившись, прикрыла рот рукой.
-Как убил?
-Об этом тебе лучше спросить у него.
-Спрашивал.
-И что он ответил.
-Что она умерла.
-Он убил её, Тазий!
Вот и здесь интрига закручивается. Посмотрим, что дальше будет.