Парамон грелся на солнышке и приговаривал:
- Гой, ты кровушка чужая,
Будь ты мачеха не злая,
Дай мне в силушку твою
Хлебец обмакнуть в бою…
«Что с матерью станется теперя? – думал он, обхватив вихрастую голову иссечёнными в кровь ладонями.
Парамон был сыном раскулаченного и расстрелянного в 34-ом году зажиточного кулака Осипа.
Покуда революционная тройка из трёх бездворовых оторв смаковала бате смертельную участь, он с матерью бежал в тайгу. Прибился к старателям, но вскоре повздорил со смотрящим артели. И вот из-за чего. Стал смотрящий к матери Парамона подбираться. Мужичок-то плюгавый, дунь – не сыщешь, но больно досадливый. Мать от него, как могла, сторонилась, ревела по ночам, только оттолкнуть прилюдно не смела, за сына боялась. А сморчок этот, особливо на людЯх, так и лез к ней. Мужики, им что, хохочут - забава, вроде.
Не стерпел Парамон. Ночкой тёмной выследил обидчика, встал перед ним грудь в грудь и вилами забодал. А как поднял вилы над головой, силища-то молодая, злобная, как полилась ему на голову кровушка человеческая, понял, что натворил – и в бега. Хотел мать забрать, но помешали.
Месяц скитался по тайге. Эх, одними сырыми грибами, корой да ягодой сыт не будешь. С голоду сыпь по телу пошла. И вот уже к смерти приготовился Парамоша. Ан нет, выпал случай, завалил он медвежонка. Пока медведица в малиннике чухалась, напился тёплой животной крови и бежать. По реке с версту топал, еле ноги унёс. Жалобный рык медвежьей матери до сих пор в ушах перепонки выгрызает…
Так сидел Парамон над речкой, хмелел без вина, да приговаривал:
- Гой, ты кровушка чужая,
Буди мачеха не злая,
Дай мне в силушку твою
Хлебушек макнуть в бою…
Глядь, напротив, на другом бережку две молодки из ельничка выбежали, скинули-то сарафаны, и в воду. Парамон прижался к тёплому камню, глядит-поглядывает. А те плещутся в потоках воды, хохочут. Решил Парамон к девкам поближе подсесть, полез через валуны, но оступился и в воду, как есть, шлёпнулся. Девчата взвизгнули, схватили одёжку и бежать до хутора.
А Парамон давай ходить по мелководью, да пританцовывать!
Походил он так минут десять, поёрничал, вдруг видит: три мужика с обрезами через ельник к реке пробираются. «Ё…» - выругался Парамон и опять в бега.
Решил бежать через ивняк, речной балкой вниз. Всю голову посёк, но от погони ушёл. Без сил вывалился на пригорок, огляделся. Перед ним лежало огромное скошенное поле. Молодые стожки и увесистые стожары радовали хозяйский глаз Парамона, напоминали годы детства, полные справедливого распределения по труду.
- Эка лепота! – шепнуло его сердце, истерзанное житейской непоняткой.
Поперёк поля шла железная дорога. Метрах в трёхстах от Парамона топорщилась из земли полуразрушенная бомбёжкой станция. На платформе стоял конвой в будёновках с красными лентами, а промеж конвоя полтора десятка зэков сидели на чемоданчиках и курили.
Парамон качнулся за дерево, хотел он было в лесок юркнуть. Вдруг в правом боку кольнуло, точно пуля конвойная ужалила. "Да нет же, не стрелял никто". Глаза белым мороком заволокло - не ступить.
«Господь единый, чё со мной?» - промычал Парамон, ладонями оттирая глаза.
Его шевеление приметили на платформе. Два конвоира спрыгнули с плит и направились к Парамону.
- Ух, ты зверь, али человек? – хохотнул один из них, разглядывая истерзанную фигуру Парамона с разводами крови на рваной в клочья одежде.
- Беглый я, - хрипло ответил Парамон, опуская руки.
- Оно и видно. И отколь в бегах? – ВОХРовец* передёрнул затвор винтовки.
- От себя, знать...
Прим.
*ВОХР - Военизированная охрана, вооружённая боевым стрелковым оружием
|