На острие эволюции

Верёвка на плече, мешок на груди, мешок на спине. Третий руками прижимаю к себе…
…В середине июня собрались в горы. Сагынай захотела тоже чикинду собирать. Уж её-то работа в горах, жизнь в палатке не пугала.
Несмело, издалека Сагынай завела  разговор о свадьбе.
– Конечно, мы должны пожениться, – охотно подхватил я эту тему. – Никаких препон нет. Национальности у нас разные, даже расы разные, но это не имеет значения. Мы любим друг друга. Характерами подходим. Во всех отношениях мы друг другу подходим. Это будет удачный брак.
Сагынай слушала мои рассуждения, согласно кивала головой и счастливо улыбалась.
Решили подать перед отъездом заявление в загс…
…Тропинка крутая. Спускаться с мешками легче, чем подниматься без них. В особенно крутых местах я мешки скатываю, пинками и толчками придаю им скорость. А вот думается легче при подъёме. Три мешка с чикиндой придавливают мысль, не дают ей взлететь…
…На следующий день после этого разговора как-то нехорошо стало на душе. Все меня угнетало, всем я был недоволен. Больше всего – самим собой. Вдруг, без всякого повода, неожиданно для меня самого, я стал осыпать Сагынай упреками. Нелепыми, несправедливыми.
Вначале она пыталась возражать, оправдываться, потом лишь молча глядела на меня с тягостным недоумением. А я разошёлся вовсю. Договорился до того, что ею двигало лишь желание жить в столице, в своей квартире.
Сагынай вскочила. Воскликнула возмущенно:
– Дурак!
Никогда раньше не слышал от нее ругательных слов. Глаза ее сверкали, брови гневно сдвинулись. Настоящая дикая кочевница! Удивительно, но при этом Сагынай оставалась такой же женственной как всегда. Очень красивой была она в тот миг. Она резко повернулась и быстрыми шагами ушла на кухню.
А я в ответ выскочил из квартиры. Еще и дверью хлопнул зачем-то. Вышел на улицу. Стал бесцельно бродить по городу. И с каждой минутой крепло во мне одно чувство – чувство раскаяния. Я зашагал домой. Перепрыгивая через ступеньки, поднялся по лестнице. Вбежал в квартиру. Она была пуста. На столе лежала записка.
«Ты меня не любишь. Я назад не приду», – с трудом разобрал я. Кляксы мешали. Писала, значит, а на листок слезы капали.
Она ушла! Этого я никак не ожидал. Не думал, что она такая гордая.
Вот так я потерял Сагынай. Опять бунт иррациональности все испортил. Или это была банальная мужская боязнь потерять холостяцкую свободу?
Сначала надеялся, что она успокоится и скоро вернётся. Но дни шли за днями, а она не появлялась. Я искал её повсюду. Тщетно. Приехал в её аил, стал осторожно расспрашивать. Все говорили, что она уехала весной во  Фрунзе и больше не показывалась…
…Есть любопытная гипотеза. Якобы во всех существах таится стремление к самоуничтожению. Поэтому киты и выбрасываются на берег. Поэтому люди и совершают самоубийства. Может, это стремление заставляет меня сворачивать с правильного пути?
Нет, вряд ли такая гипотеза верна. Она законам природы противоречит. И даже если желание самоуничтожиться существует, инстинкт самосохранения всегда будет намного сильнее…
…Простудился я. Вот уж некстати! Это меня ночной ветер продул. Чувствую, температура очень высокая. Состояние отвратительное. И лекарств никаких нет.
Но мешки таскаю. Иначе не успею. Хожу и качаюсь.
Лишь бы не слечь…
…Интересно, что в трудных ситуациях я всё делаю правильно, бунт иррациональности  молчит. Только когда всё хорошо, я чудить начинаю…
…Как всё удачно сложилось! Поймал удачу, что называется. Успел я подтащить мешки. Шатаясь и спотыкаясь, принес к дороге свои последние вещи, и тут же, минут через десять, приехала машина. Шофер залез в кузов. Я подавал ему мешки, он их укладывал. До сих пор не понимаю, откуда у меня взялись силы. В Лекраспроме лаборатория чикинду сразу приняла. А я боялся, что часть эфедры посчитают недостаточно сухой. Деньги в кассе были. Получил их без всяких проволочек. Пришел домой. Температура взлетела. Меня трясло. Упал на кровать и забылся тяжелым сном. А утром проснулся здоровым! Только очень слабым. И это было еще не всё. Главная радость ждала меня впереди.
Вечером в дверь позвонили. Гадая, кто бы это мог быть, я подошел, открыл.
Это была Сагынай! Она смущённо улыбалась. Я обнял ее, расцеловал.
Никогда не чувствовал себя таким счастливым!
Я попросил прощения за ту постыдную сцену. Сагынай сказала, что прощает.
Мы устроили праздничный ужин. 
– Я тебя везде искал, – сказал я за столом.– И в аил твой ездил. Где же ты жила?
– У родных.
– Но ты же говорила, что родных у тебя во Фрунзе нет, – произнес я со смехом. Мы то и дело смеялись в этот вечер. Причем без видимой причины.
– Тети нет, честно. У далеких родных.
– Почему же ты к ним не пошла, когда мы приехали?
Сагынай сначала смутилась. Потом рассмеялась.
– А ты не понимаешь? Хотела жить с тобой!
Во вторник подадим заявление в загс. Сагынай постоянно поет. Глаза светятся.
Уж теперь я своего счастья не упущу. Теперь я умный. За языком своим буду следить. Она такая обидчивая.
Бунта иррациональности не будет…
…Нашел я объяснение! Движение человечества по пути эволюции можно сравнить  с перемещением стада первобытных людей в поисках лучшего места для существования. Впереди стада шли разведчики. Искали наиболее удобный путь. Первыми встречали опасность. Гибли. И у современного человечества есть свои разведчики. Мудрая природа вкладывает в некоторые  индивидуумы неистовое искание неизведанных дорог. Дороги проторенные не для них. Они на острие эволюции. Почти все из них становятся неудачниками. Зато некоторые открывают людям новые пути. Так может быть, я гублю свою жизнь ради человечества? Такое объяснение мне нравится.
Не уверен только, что я сам до этого додумался. Кажется, то ли у Владимира Леви, то ли у Владимира Шахиджаняна есть похожая мысль…
…Во вторник проснулся в плохом, гнетущем настроении. За завтраком Сагынай с беспокойством поглядывала на мое мрачное лицо. Спросила участливо:
– Сон плохой видел, Слава?
Вместо ответа я произнес желчным тоном:
– Любительница ты убегать, однако. От родителей убежала, от меня убежала. Что же ты ушла тогда?
– Слава, не надо это помнить, – попросила она. – Я же с тобой.
– Не очень-то, значит, ты меня любила. Иначе бы не ушла.
– Я любила. И люблю. Зачем ты сердишься? – Она говорила с болью в голосе.
Я, действительно, был зол на нее. Вспомнил, как тяжело переживал ее уход.
– Я не понимаю, зачем надо было уходить. Что ты этим доказала? Всё равно ведь  вернулась.
Меня, что называется, понесло. Я находил все новые и новые упреки и обвинения.
Ожидал, что Сагынай вспылит, вскочит. Как тогда. Но она молча сидела на стуле. Голову наклонила. Руки опустила. На юбку одна за другой падали крупные слезы…