Помню, годика три мне только было как отец привел к нам в хату молодого учителя, и звали его Ваней. Привёл, значить, стал тот у нас жить, и я сразу к нему привязалася. Полюбил и он меня, бывало, залезем с ним на печку, вот и начнёть книжки читать. А во интересно!.. А в школу пошла уже после того, как папка наш помер. Как-то мамка и говорить:
- Надо тебе, Маня, поучиться.
Как же я обрадовалася! Мои-то подруги, которые с отцами жили, уже все в школу ходили. А была она недалеко от нас, в большой хате, и там сразу три класса училися. Пошла туда... и как сейчас помню: стоить учительница, а дети подходють к ней по одному и кланяются. Подошла и я, но не поклонилася, а руку протянула. Протянула руку, а она так-то посмотрела на меня да говорить:
- Руку учительнице подавать нельзя.
И не подала. Ка-ак все засмеялися! А мне стыдно стало. И невзлюбила её сразу. И до самого конца ученья своего так ни разу к ней и не подошла с вопросом каким.
А писали мы в школе грифелем на дошшечках, чуть побольше тетради те были и в рамочке деревянной. Зададуть тебе на дом столбик или два, вот и считаешь, а потом сотрешь тряпочкой и опять... напишешь, потом закроешь ее аккуратненько и несешь в школу... Бывало другие-то дети как принесуть эту дошшечку, а она и в тесте, и в картошке, и кто знаить в чём… Ну, выучилася я писать буковки, а к холодам... До холодов-то ходила в школу в ботиночках таких, как шелковые всеодно были, вот и износилися быстро, надо обувку новую покупать, одёжу, а за что? Мамка и говорить:
- Хватить, выучилася. Похлебку сваришь и неучёная, а в церкови поминанье как-нибудь найдешь. Куплю я тебе книжку, вот и учись по ней.
На том-то моя учеба и кончилася... А книжку и вправду купила, «Василиса прекрасная» называлася. Бывало, читаю-читаю ее, но ни-ичего не получается! Пока одно словечко сложу, другое и забуду. А раз пришла к нам соседка и начала читать. А во интересно! Заслушалася прямо.
По мамкиной линии все грамотные были, прадед мой даже писарем в волости служил, поэтому Писаревыми нас и звали, а так фамилия наша была Болдыревы. Уж как потом от службы ушли и осели на земле, не знаю, но грамоту не бросили. Из своих Рясников мы с Динкой* часто к деду на Масловку бегали, и вот помню, как сойдутся к нему в хату мужики а он и начнёть им книги божественные читать про святых, про чудеса разные, про конец света:
- Опутается весь мир нитями, и сойдутся цари верный и неверный. И большой битве меж ними быть. И будут гореть тогда и небо, и земля…
Си-идять мужики на полу, на скамейках, слушають… Маныкин, Зюганов, Лаврухин, Маргун, а бабы прядуть, лампа-то у деда хо-орошая была, видная! А в праздничный день обязательно к обедне сходють, а потом - читать: дедушка - Библию, бабы - Акафист. Они-то к обедне не ходили, надо ж было готовить еду и скоту, и всем, поэтому толкутся так-то на кухне, сестра моя двоюродная Дуняшка Акафист читаить, а они и подпевають: «Аллилуйя, аллилуйя... Го-осподи помилуй...» Так обедня в хате и идёть. И у отца моего сколько ж разных книг было! Помню, лежали на грубке и все - в золотце… А после его смерти-то... как мы этими книгами... Мать уйдёть на работу, а мы из них и ну-у кораблики крутить, голубей с печки пускать. Придёть домой, ахнить:
- Что ж вы наделали, злодеи!
Ругаить нас, ругаить, а мы глаза вылупим...
А вот Листафоровы хоть и большими трудягами были, но книг у них и взавети* не было. Да и дети пло-охо училися. Бывало, соберёть бабка внуков в школу, сунить им кошели в руки, проводить, а потом - ко мне:
- Глянь-ка, Мань, что там в канаве-то мелькаить?
Гляну, а там или Шурик, или Колька залезуть в эту канаву и чернеють, как грачи какие. Заворчить:
- Дед, ну посмотри... Пралич их побей!
Да возьмёть палку и пойдёть выгонять их оттудова. Помню, раз так-то гонить Шурика к школе, а он идёть, ревёть что есть мочи и кошель за собой по земле ташшыть. Вот так-то и училися, Шурик года четыре в школу проходил, а с первого класса так и не вылез, а когда здоровенный стал, его выгнали оттудова. А Сенька мой три класса кончил, даже потом и в Карачеве учился, но сбаловался, пойдёть будто бы в гимназию, а сам и прошляется где попало. И не стали его больше учить. Но писал грамотно, даже некоторые думали, что гимназию кончил... но книжек не читал.
Любила ли я читать?.. Любила. И еще с детства. Но как читать-то? В деревне ж девку никто замуж не возьмёть, если узнають, что она читать любить. И вот, бывало, заберемся с Динкой на печку с книжкой и если соседка придёть, то мы что? Р-раз, и спрячем книжку, а вязанье - в руки. Не дождешься потом, когда наговорится да уйдёть... тогда и опять читать.
Ну да, по слогам да помаленьку читали. А когда уже на фабрике работала, то подруга раз «Антона Кречета» мне принесла. И рассказывалося там, как у одного богача был сын от прислуги, а когда выучился он на архитектора и нужно было перестроить замок для отца, то у того была уже другая жена... молодая, красивая, вот он и полюбил ее крепко, и сделал тайный ход в ее спальню... Крепко интересная книга была. Потом и про Атлантиду книжку подруга эта мне принесла, про то, как жила в этой Атлантиде пара влюбленных, но им всё-ё никак не разрешали встречаться, а когда началася катастрофа и всё стало проваливаться… Пропасть-то ка-ак разверзнется и дом-то туда ку-увырк! Вот тогда они и прыгали через эти пропасти, бежали, спасалися, пока ни погибли.
Какие еще книжки приносила? А-а, сейчас уже и не вспомню, но в одной героиню звали Чароман... поэтому я и тебя назвать так хотела, да батя был против... И вот поди ж ты, книжки читала, а понятия совсем не имела, что их вначале писатель какой-то пишить, что издаются потом, по моему-то тогдашнему разумению книжки эти... все равно, как на огороде росли. И только когда мы уже переехали в Брянск, то к Сеньке стал ходить один товарищ, вот он-то и просветил меня. Бывало, и начнёть объяснять, что книгу вначале писатель пишить, потом её издають, печатають, да и в газетах редакторы есть, журналисты. Хоро-оший такой малый был, слесарем работал, вот и узнала от него... А потом заехал к нам Федька с Рясника, а я так-то взяла газету и вижу, что в ней редактор новый, ну, и скажи этому Федьке, а он глаза вылупил:
- Во, ты теперь знаешь, что такое редактор!
Сам-то он грамотный был.
- А чего ты смеешься... – говорю: - Не все ж нам тёмными быть? Как-нибудь потихонечку и просвешшаться начнем.
Вот и просвешшалася по слогам. Трудно было, но зато как прочитаешь книжку, то и запомнишь на всю жизнь.
Ходила ль в театр?.. Да как-то Сенькин уговорил товарищ пойти туда... как раз там про Онегина показывали. А о нём я уже раньше читала, и когда читала, то уж очень мне Ольга запомнилася, такая молоденькая да весёлая, и крепко мне хотелося её увидеть. Сготовилася я, платье новое сшила, пошли мы. Сидим, смотрим. И вдруг ка-ак выходить вместо Ольги тетя! Ой... я аж испугалася! Толстая, рыжая, и бюст-то у нее во-от такой-то, глаза подведены! Я - к Николаю:
- Да что ж это такое?.. Неужто нельзя было придерживаться, как в книжке написано?
А он:
- Значит подходящей актрисы не было.
- Ну, если подходяшшей не нашлося, так эту тетю и выпускать? И пьесу тогда играть не надо было, что б людей не пугать.
Ка-ак же я расстроилася! Да и всех там перепутали. Онегин, помню, тоже рыжий, толстый дядька, да и Татьяна... тётя прямо! Ой, Господи, скорей-скорей, да уходить оттудова!
Говорю потом Сеньке:
- И не зови ты меня больше в театр этот, и не проси. И никогда туда больше не пойду, всех там поискалечели!
Так и отвадили меня от театра сразу и на всю жизнь... А вот от книжек не отстала, Коля этот всё мне их приносил, бывало, так и жду его. «Героя нашего времени» Лермонтова как-то принес, так с какой же жадностью читала! Детей уложу и читать часов до трех ночи. Потом «Анну Каренину» Толстого прочитала, Шиллера, Шекспира... и как же они мне нравилися благородством своим! А еще «Мастера и Маргариту» тогда в газете отрывками печатали, и крепко ж мне нравился этот роман своей сложностью, а про что был?.. Уже и не вспомню.
Нет, папка твой так и не прочитал ни одной книжки. Да и некогда ему было. Он же шофером работал, и вот придёть домой, намучившись с этой техникой… Машины-то какие тогда были... день ездють на этих машинах, а как ночь... ремонтировать.
Уже когда дети подросли, так-то и скажить:
- Ну что ты привязалась к этому ученью, что в нем пользы-то? Вон, у нас инженер ученый, а одни штаны все лето носить.
- Но когда-нибудь ученые возьмуть вес, - я-то ему. - И не думай, что тебя всё выдвигать будуть, придёть время и задвинуть.
Сама-то я неграмотная была, и вот как же трудно в жизни приходилося! На каких только работах не работала! И пеньку трясла, и снег чистила, и торф рыла. Бывало, сгружаем так-то дрова на железной дороге, а к нам подойдёть начальник да как начнёть матом крыть: быстрее, мол, так вашу, перетак вашу, топчитесь, как мокрые курицы! Вот и кидаем брёвна, аж пар от нас столбом валить, а рядом стоять военные да хихикають над нами. Мы, неграмотные, яшшыки таскаем да на морозе снаряды чистим, а какая-нибудь хоть и три класса кончила, а смотришь, сидить себе в тёпленьком да чистеньком в канцелярии и улыбается, как кукла какая. На нас никто и внимания не обрашшаить, а она и страшная, и черт ведаить какая, а поди ж ты, с офицером гуляить. Поэтому-то и хотела вас выучить, всё ж в тепле да в чистоте сидеть будете. http://galinasafonova-pirus.ru/vedma-iz-karacheva-nevydumannaya-povest
*Отец мамы умер в 1909 году.
*Дина, Евдокия – младшая сестра мамы.
*Взавети – не заводилось.
#ГалинаСафоноваПирус
Мне всегда кажутся очень важными воспоминания о прошлом. С большим интересом прочла ваш рассказ. Отличная работа!