Было это давно, но как взгляну в зеркало, вижу отметину того зимнего дня.
Отметинка получилась «что надо!». Небольшой шрам на переносице и горбинка - теперь придают моему лицу мужественность и какую-то брутальность. А тогда лицо отличалось только носом огромных размеров, каковые в народе называют шнобелями. Именно благодаря этому шраму на своем шнобеле, я вдруг стал красив, как Бельмондо. Что греха таить, многие девчонки (потом) подпали под очарование моей боевой физиономии. Знали бы они, как появился этот мужественный шрам!
Как я уже намекнул, история появления шрама случилась со мною зимой. Это где-то "...она раскинет снежные объятья... крестьяне торжествуют..." и прочее белое и пушистое. У нас всё иначе. Как в анекдоте: - Ни молоко, ни сметана, а "Такое!". Ну, хоть бы какой-нибудь снежок, хоть немножко, чтобы как у людей: - «Мороз и солнце. День чудесный...». Чтобы бабу слепить, на лыжах пройтись! Так нет! Вот вам! Снег - пожалуйста, но следом дождь и морозец полировочкой. Просто «такое» время года, между осенью и весной, но мало от осени отличающееся. Так было и в тот памятный год. Запоздавшая, тряхнувшая редким снежком она появилась, но куда-то, вдруг, подевалась, оставив традиционное: - «Скоро буду!». Почти целый декабрь с утра рядил дождь.
Городок наш, итак чистотой не отличающийся, стал совсем серым, от самого неба до последней дорожной выбоины. «Минус один» на сильном мокром ветре, воспринимался как жуткий мороз. Мерзло всё! Мерзли руки, ноги, носы и уши, и, кажется, даже души. Город опустел. Именно в эту пору, мне повезло влюбиться.
И влюбился я в девчонку, живущую в противоположном конце нашего городка. Было ей шестнадцать (точно уже было!). И была она красива; небольшого росточка, стройная, с развитой грудью и интригующей инфантильностью на лице. Длинные волосы, пушистые реснички, огромные глазища, чуть приоткрытый пухлый ротик. А мне двадцать пять. Двадцать пять лет и шнобель. И вдруг такое счастье. Что она во мне нашла? Ума не приложу! Мы встречались под нашим грязным небом, в нашем сером городишке, и чувствовали себя единственным ярким пятнышком на унылой холстине.
Я встречал её на остановке и «водил гулять». С девушкой надо гулять! А «гулять» особенно было негде, и я своё сокровище «водил по гостям». В гостях тепло и весело, мы приносили с собой вино или пили предложенный чай, если у меня или у друзей не оказывалось денег. А деньги конечно имелись, но мало. В такую погоду количество проданных на рынке магнитофонных кассет, позволяло только отбить расходы да сделать необходимые вложения в музыкальный бизнес. Свой бизнес я гордо называл «Студией звукозаписи». Огромный архив вечной рок музыки и приходяще-уходящей попсы, четыре магнитофона и коробки кассет да бобин - вот и вся «Студия». Да, еще место на рынке. Там мы, кстати, и познакомились.
Я стою. В рыжих высоких ботинках, джинсы заправлены, ботинки на шнуровке, короткая куртка - «косуха», традиционный «конский хвост», серьга в ухе. В общем - свободный художник или музыкант, почти Иен Гиллан. И тут Она! Скромненько так, робея, с подружкой - бочком, бочком, протиснулась к столику: - «А у вас есть...?».
- Есть! - говорю, - А что?
- Хорошее... что ни будь. - Сказала и молчит, улыбку прячет, сдерживает. И глазищами темными, огромными - зырк! Тут я и попался, как подстрелила.
- Вот «Фристайл» играет - получите дубль пять! - Предложил самую продаваемую туфту. А она рассмеялась, с подружкой, хором, я как будто оплеуху получил.
- Нам такого не надо! Нам нужен рок... тяжелый.
- У-уу! Тяжелый! Рок! Это только с восемнадцати лет.
- А мне уже есть...! - она сказала, выпрямив спинку, а я посмотрел туда, где под курткой обрисовалась крупная и высокая грудь и, смущаясь, захотел, что бы это действительно было так.
- Паспорт покажи! - паспорт она не показала, но поглядела так, что у меня по спине заплясали мурашки. - Ладно, девушки - верю. «Accept» подойдет? «Manowar», «Metal church», «Ozzy Osbourne», «King Diamond», чтоещё?
- А у Вас есть «W.A.S.P.»?
- Дома есть. А тут нет. Возьми, что ни будь, послушай. Денег не надо. И приходи завтра. Я поднесу тебе «W.A.S.P.». - она робко так взяла какую-то кассетку, а я поспешил спросить, - Тебя как зовут?
- Ника, а тебя?
- А меня Гоша. - Так мы и познакомились.
На следующий день она пришла! Без подружки! Глазки подкрашены, губы горят, волосики под лаком! А я смотрю на небольшую родинку на её щеке, как раз над губкой: - «Как у Мерилин Монро!» - вспомнилось вдруг. И закружило нас. В тот день мы прошлялись по улицам до самого вечера, и вечером я её провожал. Взял такси. Ехали молча и обнимались робко, под музыку. Водитель подсматривал в зеркало, гад! Через пятнадцать минут Ника попросила остановить, вышла и указала рукой на дом, метрах в двухстах впереди. А я все понял и потому поспешил её поцеловать, чмокнул в щеку и говорю: - «Пока!»
- Завтра встретимся? - Ника спросила тихо, а я ответил небрежно, что, мол, не знаю, дела... Но подумал и пригласил в кафе.
- Приходи часикам к шести в «Пингвин», я там буду. Найдешь?
- Угу. - Потянулась ко мне и неумело поцеловала в небритую щеку (бедненькая) и побежала к дому, стандартной панельной пятиэтажке. А я подождал пока она войдет в подъезд и пошел в общагу, пешком. Денег не осталось!
Кафе «Пингвин» являлось не последней достопримечательностью нашего городка. Расположено выгодно, в центре. Зал разбит на два помещения - одно как бы женское, второе мужское. Деление конечно условное, но народное. Кофе «эспрессо» и пирожные. Девушки приходили и проводили время за болтовней, изучая мужскую половину. Мужики резались в нарды и пили кофе. Все друг друга знали.
Это был своеобразный «клуб», и новый посетитель неизменно привлекал внимание. Далее его либо принимали, либо «изгоняли». «Изгнанные», допивали свой кофе в одиночестве. Молча. Завистливо рассматривая шумную, довольную публику. И уходили разочарованными. И более не появлялись в этой «забегаловке». «Принятые» легко находили компанию, обзаводились друзьями и подругами и становились «своими». В «Пингвине» варилась такая каша отношений... Здесь знакомились, сходились, и расходились. Приводили «новеньких», и что скрывать - изгоняли «стареньких». Этакий сериал - «Элен и ребята». «Своих» всегда ждали, были им рады, и непременно замечалось отсутствие кого либо: - «Ты чего вчера не был?» - сразу же спросили меня «одноклубники».
- Влюбился!
- Так приведи, покажи!
- Сегодня придет, наверное...
В тот день «Пингвин» закрыли. Все банально - нет воды в доме. Немного покурив у входа, вся тусовка медленно, группками и вроссыпь тронулась проспектом в сторону другого кафе. Так бывало. Если «Пингвин» по какой-то причине не работал, заседания клуба перемещалось в новое место - кафе «Лика». «Лика» открывалась в шесть вечера, закрывалась в шесть утра. В «Лике» была светомузыка и спиртное, в «Лике» всё было дороже и «гламурней» (как сказали бы в наше время). А тогда это был запасной аэродром. Как Ника догадалась тогда прийти в «Лику»? Ума не приложу. Но она нашлась и пришла. Наверное, судьба. И с тех пор так было каждый день. Мы встречались, «гуляли», я провожал её и возвращался в общагу. Вся дневная выручка уходила на прогулки с Никой, а вечером пешком домой. Через весь город. Это даже романтично!
И вот пришла зима... Имею в виду, что ближе к вечеру, все, что месилось ногами прохожих в течение дня, подмерзало. Зима!
С утра дождь или мокрый снег, а вечером - буераки вместо асфальта и очень скользко, и очень холодно! Зима! В тот день мы пошли ко мне. Внизу два товарища подсадили Нику, а вверху я, схватив милые ладошки, затягивал её в окошко второго этажа общежития. Мы славно провели время, слушали музыку, пили вино, смотрели фотки, учились целоваться по-взрослому, но дальше поцелуев дело не шло. Вечерело, и давно пора было отправить Нику домой. Но мы всё сидели... Остаться она не могла. В девять вечера я принял решение и «прорвавшись» через вахту, Ника вышла первой, а минут через пять следом, вышел я. Мы прошлись немного пешком, разгоряченные вином и поцелуями, но устав поскальзывать на подмерзшем месиве сели в такси. Потом еще обнимались пока ехали , потом немного возле дома, потом Ника выпросила один поцелуй «с языком» у подъезда и только потом я двинулся к общаге. Время было - почти полночь.
На обратном пути пошел снег, поднялся ветер. Как бы я ни шел - ветер был встречным, грунт был скользким, я был замерзшим. Зима! «Всего час ходьбы!» - успокаивал я себя... «Осталось полчасика!» - радовался, вспоминая поцелуи и объятия Ники. «Еще минут десять и дома!» - подумал, заметив впереди крышу общежития. Я свернул в сторону короткой и темной улочки в частном секторе, осторожно семеня по замерзшим и мятым лужам. Дорога эта темная и не асфальтированная, скорее переулок, но позволяла существенно срезать крюк. Первый и последний фонарь ронял небольшой желтый пятачок света ко входу в темную трубу улицы. Я остановился и с трудом прикурил. Затянулся и засунул замерзшие руки поглубже в карманы косухи, и осторожно пошел по подмерзшей каше.
Впереди, у фонаря, вынырнув из темноты, появилась темная и зловещая фигура встречного «пешехода». Тусклый свет падал сверху, и фигура была почти черной. И что-то она тянула за веревочку - черное. И снег мне прямо в глаза! Мы сближались. Лицо встречного спрятано в глубокий капюшон, то, что он волочет за собой - шевелится, будто связано и норовит вырваться. Я напрягся, всматриваясь сквозь метущий снег. Страх пробрался под кожу куртки. Двадцать метров... Десять... Пять... Тьфу ты!
«Пешеход» был одет в теплую «аляску» (везет же людям). Он шел торопливо и тянул за собою саночки. А в саночках что-то торчало из капюшона и размахивало ручонками в варежках. Ветер дул в спину этой парочке - мамаше с трехлеткой сынишкой. Сынишка что-то лопотал, закутанный в одеяло по пояс, и махал руками, как птица на взлете. Мы поравнялись. Я почувствовал, как кто-то схватил меня за штанину (кто ж ещё!) и... упал. Как шел с руками в карманах, так и упал. Ровненько! Как падают деревья! Лицом, в чей-то замерзший след! Шмяк! Только и успел чуть-чуть локти вперед выставить. В голове звон стоит, как на Покров. А потом слышу удаляющийся довольный визг ребенка и раздраженное замечание мамки: - «Зайка, перестань трогать дядей!».
Мне, вдруг, стало смешно и тепло. Я сидел в замерзшей луже, вытирал руками заливающую лицо кровь и повторял про себя: - «Перестань трогать дядей!». Наверное, я был не первым «дядей» попавшим в цепкие ручонки «зайки». И как ни странно - это меня утешило.
Неделю я зализывал раны. А потом мы встретились с Никой и в тот же вечер у нас всё случилось. По-взрослому! Может быть, подействовала разлука, а может появившийся на моем шнобеле шрам и горбинка? С тех пор у меня гордый мужской фас и профиль, спасибо «зайке»!
