Исповедь перед Концом Света. 1964. Клятва на Государевом бастионе. Зелёный Гай 2. "Лесная коммуна"
Исповедь перед Концом Света
1964
Клятва на Государевом бастионе. Зелёный Гай 2. «Лесная коммуна»
Государев бастион. "Штаб" на чердаке. Клятва
Где-то, наверное, той весной, уже поздней, когда открылась Нева, в один прекрасный солнечный день, мы с Игорёхой, под каким-то особым вдохновением, дали на Государевом бастионе, глядя на Неву и на весь наш прекрасный город, нашу клятву, как то предложил Игорёха…
Думали мы тогда о знаменитой клятве Герцена и Огарёва на Воробьёвых горах — нет, кажется. Но ведь где-то мы о ней читали, слышали… И где-то, в глубине памяти это, конечно, было... И мы так же, как и они, поклялись всю нашу жизнь посвятить борьбе за Свободу и Справедливость…
В моём мета-романе Анфиса и Ника, на этом же месте, дают подобную же клятву…
Где-то тогда мы с Игорёхой организовали на чердаке у Государева бастиона наш «штаб», штаб подготовки к нашему побегу, куда мы притаскивали разные необходимые для этого вещи, складывали их в найденный старый железный чемодан и в деревянный ящик…
В моём мета-романе — Анфиса и Ника находят этот наш «штаб»…
Мы готовились к «Соколу»... Я писал массу конспектов — обо всём, что необходимо для дикой жизни: о съедобных растениях, об охоте, о рыбной ловле, наставления для туристов...
Одна из внимательнейше прочитанных и тщательнейше законспектированных книг (с перерисованными мною цветными карандашами рисунками растений) называлась «По следам Робинзона»… Да, мне действительно предстояло стать Робинзоном...
Точил дома из гвоздей, из отпущенных на огне кусков полотна ножовки, даже, зачем-то, из алюминия (уж слишком легко он обрабатывался) и из других материалов черешковые наконечники для стрел, вил из капроновых нитей тетивы для луков…
Кажется, уже тогда мы с Игорёхой решили, что в следующем, 1965-ом, году — мы с ним бежим. Бежим обязательно…
Зелёный Гай 2
Это было 2-е лето на Украине, в Сумской области, на родине дяди Лёши...
Сначала мы жили в Гавриловой слободе, и бабушка Валя, по какой-то прихоти, не разрешала мне ходить в Зелёный Гай, в тамошние леса, как я её ни просил, хотя это было совсем недалеко. Гуляй, говорит, где-нибудь здесь, поблизости, здесь тоже есть лес… А я как-то и не думал тогда, что могу её обмануть — и сходить туда тайком, хотя это было совсем не трудно. Довольно послушный был, всё-таки, ещё мальчик…
Когда она мне — опять ни с того, ни с сего — вдруг разрешила идти в Зелёный Гай, в тамошние леса, то со мной случилось что-то вроде истерики, я и плакал, и смеялся, даже напугал свою бабку…
Эти леса действительно стали для меня родными!.. И как я по ним тогда тосковал!..
Наконец, мы перебрались из Гавриловой Слободы — в Зелёный Гай…
В этот раз я умудрился провезти с собой топор без топорища. Топорище сделал в лесу из какого-то грубого полена. Лопату (кажется, свою старую) нашёл на месте. Стал рыть и строить землянку, довольно глубокую, с печкой в особой нише. Крышу хотел сделать плоскую, почти вровень с землёй, и так, чтобы моё жилище было максимально замаскировано…
Но то лето было очень жарким и сухим, и небольшое болотце, которое прикрывало меня со стороны посёлка, высохло, и через него можно было ходить… И мою землянку обнаружили ещё до того, как я построил крышу. И дальнейшее строительство потеряло смысл…
Потом я пытался построить шалаш в глубине леса, подальше от людей. Один конец длинной жерди я укрепил в земле — другой поднял до человеческого роста (своего роста) и укрепил на двух самых высоких распорках. Потом стал добавлять жерди для каркаса, разной длины. Крыл его сосновыми ветками, но до конца покрыть так и не успел… Лето моё здесь кончилось рано…
Лук и стрелы тоже сделать не успел — только копья и дротики (без наконечников). Но потренироваться немного в их метании — успел…
Очень, по-прежнему, любил жечь небольшие костры... Запах горящей, сухой, и чуть трескучей, сосновой хвои... Как я его помню!.. Как он пробуждает во мне, наверное, мою самую первобытную память!.. Память ещё о ледниках и мамонтах…
Должен признаться, что о правилах противопожарной безопасности я тогда думал довольно мало. И кто бы ни читал эти мои детские воспоминания — от самых молодых до самых взрослых — убедительно прошу: думайте об этом всегда!..
Природу надо не только беречь — её уже давно надо просто спасать!..
Одесса, Киев, ДТП
Где-то, наверное, в начале августа (или ближе к середине) за мной, сестрой и матерью приехал на нашем «Москвиче» отец. И мы поехали в Киев, где жил друг отца (кажется, они служили вместе во флоте во время войны). Выехали на прекрасную трассу Москва-Киев — и доехали по ней быстро и без проблем…
Из Киева — поехали в Одессу, на Чёрное море, тоже по хорошей трассе. Нам посоветовали одно хорошее место для отдыха — и мы из Одессы — минуя Черноморск — доехали до местечка под названием Каролино-Бугаз. Там была очень узкая песчаная коса, и с одной стороны был Днестровский лиман (с пресной водой) — а с другой Чёрное море (с водой солёной). Мне больше нравилось купаться в Чёрном море…
В Одессе успели увидеть очень немного, всё время торопились. Вернулись в Киев. Там ночевали у друга отца. Он жил в отдельном домике с большим вишнёвым садом, и он сказал мне, чтобы я залезал на вишнёвые деревья и рвал вишни сколько угодно, что я и сделал…
В Киеве успели немного посмотреть только Крещатик. Друг отца ехал теперь в Ленинград вместе с нами, он был хороший водитель и часто подменял отца за рулём… Возвращались через Москву, по самым хорошим трассам…
В Москве тоже почти не задержались, чтобы что-то посмотреть… Миновали Калинин (ныне снова Тверь); и уже почти под самым Ленинградом — попали в ДТП (тогда говорили не ДТП, а просто «авария»). И риск расстаться с жизнью — для всех был реальный…
Перед нами медленно ехала типичная инвалидная машинка. И отец, включив сигнал обгона, как положено, спокойно стал обгонять её слева… И вдруг — этот инвалид стал внезапно, без сигнала, делать левый поворот… Прямо перед нами!.. Отец заметался, друг пытается ему помочь…
И мы — поддели эту инвалидку так, что она подпрыгнула, раз, или даже два, перевернулась, и — приземлилась где-то слева от шоссе…
Отец остановил машину у правой обочины; он, его друг и наша мать — выскочили из автомобиля, и бросились к инвалидке…
Мы с сестрой остались сидеть на заднем сидении. Молча, и не двигаясь… Отец не выключил двигатель, и он ещё довольно долго тарахтел, работая вхолостую… Я, наконец, решился: приподнялся — и повернул ключ зажигания на щитке в вертикальное положение. Двигатель замолк…
Тот инвалид вылез из своей инвалидки, как потом говорили, без единой царапины. И это было чудо!.. Но застряли мы там довольно надолго. И я тогда так и не понял, как удалось разрешить и замять это дело. Но виски у отца поседели…
Дальше до Ленинграда доехали уже без происшествий…
+ + +
2 сентября 1964 года мне исполнилось 13 лет.
1 сентября я пошёл в 7-ой «В» класс… Учился уже на «4». Было не до уроков…
Я уже совершенно твёрдо решил бежать из дома. Я ненавидел свой дом, свою школу, всё это общество, всю эту бесконечно оторвавшуюся от Природы цивилизацию. Меня неудержимо влёк Лес!..
Читал Джека Лондона. Очень большое впечатление на меня произвёл его рассказ «Зов предков». Про пса — который стал не просто диким волком, а вожаком волчьей стаи. Как мне это было близко и понятно! Я и сам ведь — слышал этот Зов!..
Я тогда ещё абсолютно ничего не знал ни о шаманстве, ни о «шаманской болезни». Меня просто неудержимо влекло в Лес…
Потому что там — была Свобода!..
«Лесная коммуна»
В моих мечтах о побеге вместе с Игорёхой, и о нашей дальнейшей судьбе, мы, в дальнейшем, не должны были остаться одни — мы непременно должны были найти своих единомышленников! Таких же как мы, ребят совершенно «не от мира сего», ненавидящих эту совершенно противоестественную цивилизацию, с её деньгами, с её жадностью, со всей её ложью и несправедливостью, любящих и боготворящих Природу, и мечтающих о подлинном коммунизме, который возможен только при единстве человека с Природой, и который был у индейцев и у наших первобытных предков...
И этот сплочённый коллектив наших близких товарищей и друзей-единомышленников всё больше представлялся и рисовался мне — как некая «лесная коммуна»… Я очень ярко представлял себе каждого из членов этой нашей коммуны, придумал каждому краткую биографию и историю его присоединения к нам… Даже себя с Игорёхой я представлял как каких-то художественных персонажей, полу-индейцев, и с индейскими именами...
Третьим членом нашей команды я представлял себе красивого и мужественного парня, у которого было, почему-то, «индейское» имя Кассава. Я знал, что кассава — это такое тропическое растение, которое растёт где-то в Южной Америке. Но мне чем-то нравилось это имя, что-то оно мне напоминало, что-то во мне будило...
Про других мужских персонажей нашей коммуны я сейчас помню очень смутно. Но вот о первом женском персонаже — я помню хорошо до сих пор: настолько любовно и тщательно я тогда выпестовал этот образ...
Это была девчонка, конечно, очень красивая и умная, у которой тоже были огромные проблемы с родителями, которая тоже ненавидела школу и весь этот лживый официальный мир, очень любила Природу и мечтала когда-нибудь сбежать из дому...
Однажды она плыла на небольшом теплоходе в экскурсию на Валаам, и этот теплоход попал в сильнейший шторм (каких на Ладоге хватает). Теплоход затонул, и из всех пассажиров спаслась только она одна. И спасли её — мы, коммунары (наше поселение тогда представлялась мне на острове Воссинойсари, к юго-западу от Валаама). Откачали, отогрели её, напоили чем-то горячим и целебным, уложили в тёплую постель, окружили самой трогательной заботой, как родную сестру...
И я представлял себе такую нежную сцену… Поздний вечер, она уложена спать и поправляться, в отдельном укромном углу нашего большого деревянного, бревенчатого коммунарского жилища, все парни ходят на цыпочках...
И один тихо говорит другому:
«Как думаешь, останется она с нами?»
Другой вздыхает, и говорит:
«Не знаю...»
А она слышит это, прослезилась от услышанного, и говорит про себя:
«Родные мои! Конечно же, я с вами останусь! О таких людях, как вы, о таких друзьях и товарищах, я мечтала всю свою жизнь!»...
Потом я уже представлял себе, как она, позднее, с револьвером в руке, освобождает из милиции одного из наших товарищей...
Сколько разных приключений я придумал для своих коммунаров!.. Их количество росло, и они уже действительно стали напоминать нечто вроде свободного индейского племени, которое живёт в лесах, на глухих и необитаемых островах, и не подчиняется никакой власти...
И, в конце концов, наше племя, наш народ, куда-то депортируют: не то, действительно, к индейцам в Канаду, не то ещё куда-то...
Но симпатии к нам — растут отовсюду; и всё больше таких же мальчишек и девчонок бегут к нам, чтобы пополнить наши ряды, и чтобы составить новый свободный народ, общество настоящих коммунистов, где ни о каких деньгах и частной собственности не могло быть и речи: всё у нас было общее… И все мы были — как братья и сёстры…
