Действующие лица: около десятка разномастных лошадей, хозяйка - Фрэнки, ее родители - Grandad и Granny, им лет по восемьдесят, несколько волонтерок, работающих за возможность ездить на лошадях, некоторые местные, некоторые - приезжие, как правило, из Европы. Ну и я, само собой разумеется. Проходивший однажды мимо и попросившийся на ночлег, но подло не пущенный. А поутру снятый с дерева в ближайшей рощице - нет-нет, не пугайся, я просто устроился там на ночлег и растянул гамак между деревьями, - и приглашенный в дом на чашку чая, да так и оставшийся работать на целый месяц, одновременно конюхом, строителем, стременным и еще черт знает кем. А по вечерам - внимательным слушателем бесконечных баек Granny про предвоенную Германию и свою комсомольскую, точнее - гитлерюгендовскую, юность.
Вот две небольших зарисовки, два реальных человека. Две девушки, такие, какими я их запомнил.
Ана
Итак, первый персонаж. Шведская студентка, она учится на политолога, или что-то в том же духе. Юное создание, обладающее удивительно незапятнанной душой пятилетнего ребенка, идеальных пропорций двухметровым телом и лицом с грубоватыми, но очень правильными чертами, в обрамлении ослепительных белокурых локонов. Девяносто килограммов очарования и приветливой наивности.
Она ходила за мной хвостиком и спрашивала, откуда я все умею делать. В ответ я только загадочно улыбался. Широко открыв рот и небесно-голубые глаза, она смотрела, как я заливаю цементом пол в стойле. Спросила:
- А можно мне на полу свое имя выцарапать? Потом цемент застынет и там останется мое имя. И будет еще долго-долго.
Получив разрешение, она очень тщательно выводит: «ANA», потом счастливо смеется:
- Все забудут уже, кто такая Ана, а надпись останется!
Она совсем мне не мешала, в ее лице я получил благодарного слушателя рассказок, запаса которых могло бы с лихвой хватить на год, и горящего готовностью помощника.
Когда я натягивал колючую проволоку на изгородь вокруг манежа, она сказала:
- Ведь если лошадка заденет, она же оцарапается! И ей больно будет, - попросила у меня плоскогубцы и стала загибать колючки на проволоке.
По выходным хозяйка ездила на лошадях с девушками на берег океана, где на песчаной полосе, вдоль воды, самый плотный и удобный для лошадей песок. Ане всегда доставалась Марадонна, самая крупная из всех лошадей. Гордо выпрямившаяся в седле, со стеком и в черном жокейском шлеме, Ана была неотразима.
Она так до конца и не освоила общение с лошадьми на английском. Вместо команды “Trot on!” она наклонялась вперед и негромко говорила Марадонне почти на самое ухо что-то очень убедительное, но по-шведски. И лошадь ее слушалась.
Мери
Мери - местная, живет на соседней ферме. Типичнейшая ирландка, именно такая, как принято их себе представлять. Она большая, по всем параметрам - по габаритам и по количеству смеха и болтовни, ореолом окружающих ее. Широколицая, нос пимпочкой, волосы морковно-рыжие, вьются мелким бесом. Категорична во всем. Узнав с изумлением, что ей только недавно исполнилось тринадцать, я сказал, что ей рановато курить, на что она, ни на секунду не замешкавшись, ответила:
- Мне много чего рановато делать, но это меня совсем не останавливает!
Таким ответом можно было покорить и каменного истукана.
По отливу мы бродили с ней по обнажившемуся морскому дну. Я ей рассказывал про всякую живность, в изобилии попадавшуюся нам, и что можно собирать мидии, варить их и есть, и получается очень вкусно. Она радостно заявила:
- Значит, русские совсем, как французы! А китайцы кузнечиков едят! А амазонцы пауков, когда засуха! - она вывалила на меня весь запас своих познаний в области гастрономии и этнографии.
Однажды она мне сказала:
- Оставайся, зачем тебе возвращаться! Посмотри, здесь океан, здесь я. А по субботам вы с папой можете ездить в Вестпорт, там в «Золотом павлине» всегда весело бывает. Оставайся!
Папа Мери, милейший человек, всего на несколько лет старше меня. Он долгое время мучил меня вопросом: как по-русски сказать «Fuck off». Когда он меня окончательно достал, я изложил ему по-русски все, что я думаю о нем, его матери, где я видел всех его родственников и что я делал с его бабушкой по материнской линии до революции 17-го года. Он внимательно меня выслушал и сказал:
- Какой красивый язык! Я мечтаю прочитать Тургенева в оригинале. А ты можешь не повторять, я все равно не запомню.
Я не стал спрашивать, почему именно Тургенева, и не стал повторять. Но после этого случая мне не раз приходилось вычурно и трехэтажно материться под восторженные возгласы ирландских фермеров.
- Оставайся! - сказала тогда Мери, очень серьезно глядя мне в глаза.
Но я сказал ей, что никак не могу.
Обожаю травить байки. Очень удобно, и выдумывать ничего не надо. Главное - следить внимательно за ушами слушателей. Поймать момент, когда они начнут вянуть и найти в себе силы вовремя заткнуться.
