Шестидесятые годы
Оставив среди заграждений и перегородок из бонов у посёлка ниже моста через реку огромный груз древесины, сплавленный с лесоучастков в верховьях Кильмези и её притока Лумпуня, река устремляется дальше. Выловленный лес круглые сутки без праздников и выходных тут же грузится в вагоны и расходится по всей стране и за границу.
Ниже по течению, где река делает очередной свой крутой левый поворот и почти возвращается обратно к жилью и железной дороге, она упирается в обрывистый берег, метра в три высотой к середине лета. Тут среди леса прямо к берегу выходит светлая поляна – Вязовый дол. Вязы окружают его плотной стеной. Под ними плотно растут разные кусты, а ещё ниже воронки папоротника и редкая трава. Почти в средине поляны стоят рядом три огромных, неохватных у корней, тополя-осокори с густыми кронами в вышине. Два дерева растут почти из одного корня, а третье, чуть подальше от реки, совсем рядом и его крона сплетается вышине с соседними. Часть ствола, величиной с расстеленный серый льняной мешок, одного из деревьев, оголена со стороны берега и обрамлена, как венком, наросшей на неё за долгое время корой. На ней, красками или просто мелом, всегда написаны самые родные кому-то имена.
Это замечательное место знают многие. В тёплые дни сюда приходят отдыхать компаниями и семьями с совсем маленькими детьми. Приносят с собой еду и питьё, палатки, покрывала, удочки, гармошки – всё самое нужное для отдыха. По поляне много кострищ разной величины, многие с рогатками для подвешивания котелков над огнём, немало шалашей и шалашиков. Мелкие шалашики, подсохнув, быстро идут в костёр на растопку и тут же на их месте строятся новые.
Купание здесь не прекращается с ранней весны и до поздней осени. Народ отдыхает с утра и до вечера, а бывает, что и снова до утра. Среди народных и популярных песен над рекой летят и незамысловатые песни о самом Вязовом доле. Вот начало одной из них:
На Вязовом нырялки построены,
Их конец высоко-высоко.
И нырять с них надо кверху попою,
Чтоб лететь далеко-далеко!
Ребята постарше каждый год в начале лета строят трамплин для прыжков, который называется просто – «нырялка». Для этого длинную и широкую доску без сучков, чтобы не сломалась, приносят с пилорамы. Один конец доски заводится под толстое бревно, прижатое кольями к берегу. Середина доски подпирается брёвнышком, лежащим на двух треногах из кольев, вбитых в дно рядом с берегом. Другой конец оказывался высоко над водой.
Ныряют кто как: «ласточкой», «бомбочкой», «солдатиком», с разными поворотами и переворотами. Входить в воду с приличной высоты ровно получается не всегда и отбитые при ударе об воду части тела долго жжёт, как крапивой.
Омут под нырялкой очень глубокий и, чтобы достать дно, многие, раскачавшись на конце доски, прыгают в глубину стоймя, прижав к себе приличный ком земли из берега. Уши на глубине закладывает до пронзительного звона. Ближе ко дну примерно в рост среднего человека стоит жижа из коры, которая обдирается с брёвен при сплаве. Эта едкая муть пахнет химией уже в воде, прилипает ко всему телу и пропитывает кожу. Надо терпеть и идти сквозь неё до дна, чтобы оттолкнуться от него для быстрого всплытия. Дно в этом месте жёсткое и скользкое, как только что намокшая глина. Когда не достаёшь до дна, приходится часто грести руками и через силу задерживать дыхание, а иногда и хлебнуть воды. Некоторых приходится и ловить и вынимать из воды. Нырнувшие в глубину, долго полощутся у берега, смывая запах фенола.
Рядом с нырялкой берег каждый год обустраивается. Ступеньки из брёвнышек и досок идут от воды на самый верх берега, чтобы мыть ноги. Рядом с большой стоит нырялка попроще и поменьше – для начинающих.
Смотрите, смотрите, как я умею, — то и дело слышно от новых мастеров ныряния.
Чуть выше по течению и на этой же стороне заводь, а дальше чистый песчаный берег. Туда водят купаться совсем маленьких, где они больше копаются в песке, всегда под присмотром.
На другом берегу песок почти сплошь чуть ли не от самой воды и до ивняка зарос мать-и-мачехой. Вдалеке над ивняком голубеющей стеной уходит влево густой сосновый лес, стоящий по берегу Васлейковой старицы, невидимой за кустами.
Ниже Вязового берег поднимается песчаным обрывом с соснами по самому краю, которые каждый год после половодья по нескольку стволов скатываются с корнями к воде или падают вершинами в воду. Из леса наверху выходит к реке лосиная тропа. По ней, предупредительно похрустев валежником,выходят и скатившись по откосу бухаются в воду, не обращая внимания на случайных очевидцев, огромные лоси или лосихи с лосятами. Переплыв реку и отряхнувшись, они не торопясь уходят по своим делам по песку в кусты.
Ещё ниже берег снижается к старице, подходящей к самой реке. Из неё всё лето вытекает ручей. Лес по берегам старицы почти непроходимый, частые деревья, многие подгнившие, покрыты мхом и увиты хмелем, остро пахнет чёрной смородиной. Вся свободная от деревьев жирная глинистая почва занята папоротниками почти в рост человека. Рассказывают, что в этом месте водится удав метров трёх-четырёх, занесённый перелётными птицами и прижившийся в этих дебрях. У него даже есть имя – «Князёк». «Князьки» – так называется у нас белая смородина, растущая в береговых зарослях. Некоторые дети и женщины даже боятся бывать тут без взрослых мужчин.
Дальше по течению ещё два омута, но помельче. Среди рыбаков их называют «вторая яма» и «третья яма», считая первой ямой омут у Вязового.
Живности около Вязового много и самой разной. Зайцы, волки и лисы редко попадают на глаза и выдают себя только зимой следами на снегу. Ранними утрами по весне соревнуются в пении соловьи, выдавая слушателям замысловатое сочетание звуков. Другие пернатые тоже не отстают. Притихнув на время высиживания птенцов, птицы снова бросаются высказаться.
Крупные птицы держатся подальше от людей, зато ещё даже не вставшие основательно на крыло утята, а их здесь очень много, плавают прямо среди купальщиков. Много раз ребята, окружив выводок, почти ловили молодых птиц, но они, ныряя, оказывались далеко на воде. Обычно утка отвлекала охотников, а сама, прикинувшись раненой, когда птенцы были уже в безопасности, крякнув пару раз на своём языке, не спеша улетала.
Много было и птиц любителей рыбы. Особенно знакомы всем коршуны, летающие высоко над водой, как будто их носит случайным сквозняком. Вдруг они падают в воду, почти полностью погрузившись в неё и тяжело махая крыльями поднимают в вышину живое серебро. Рассказывают, что на песке нашли щуку и схватившего её смертельной хваткой своими мощными когтями, тоже погибшего, коршуна.
Рыбы на Вязовом и рядом было очень много и мелочи на уху очень быстро налавливают даже дети. Рыбу покрупнее ловят бывалые рыбаки. У каждого своя любимая – у одного подуст, у другого лещ, у третьего что-нибудь другое – рыба в реке на все вкусы.
Когда многие уходят домой, на берег приходит невысокого роста дедушка, который ловит ночью сомов на жерлицы. Утром он обычно с уловом идёт навстречу первым гостям Вязового. В последнее время он чаще стал ходить без улова, что-то бурча себе под нос. Узнали, что виноват в этом огромный неуловимый сом, который ломал или разгибал самые большие фабричные крючки.
Тогда опытный сомятник вбил в дно толстые колья и сколотил на них крепкие мостки в самом конце песка выше по течению и привязал к ним плетёную льняную верёвку и стал ждать.
Сом попался рано утром и пришедшие на берег, увидели у мостков возню нескольких человек.
— Сом попался, — кричат по берегу на разные голоса.
Народа очень сразу собралось не один десяток. Сома вываживали долго и за это время на берег прибежали ещё больше – с Нового цеха, с железной дороги, с ближних улиц.
Мостки за верёвку качало и пригибало к самой воде. Сом выглядывал то ниже, то выше по течению. Несколько желающих стояли в воде с обрубками толстых веток. Главный рыболов постепенно накидывал на мостки петлю за петлей мокрую верёвку.
Уставший, да ещё получивший множество ударов колотушкой по голове, сом, наконец, сдался и был вытащен далеко на песок, но и там он метал мощным хвостом кучи песка в окружающих зевак. Кроме этого он пугал стоящих близко, открывая огромную пасть со множеством обрывков лесок и проволочных поводков с крючками и блеснами. Спина, а особенно голова сома была вся в зелёных пиявках.
По рассказу удачливого рыбака, сом попался на жареную ворону, насаженную на огромный кованый крюк, специально заказанный в кузнице.
На тележке для сена, с кучей помощников, улов повезли домой. Хвост при этом волочился по земле. Позже оказалось, что сом весил более четырех пудов.
Ну вот и пора домой и мы, почти в полной темноте, идём в дальний конец поляны. За нами высоты тополей вдруг раздаётся леденящее кровь уханье филина. Быстро пробегаем перелесок, поднимаемся на горку и вдруг справа, около залитой ещё весной, ложбины видим толпу людей в тёмном. Одни стоят прямо, другие под углом к земле, третьи согнулись вдвое. Начинаем хохотать, каждый по-своему. В низинке каждый год мочат липовую кору, чтобы надрать мочала из её внутренностей. Столько раз виденные днём остатки коры, разбросанные по берегу в причудливом беспорядке, ночью напугали нас. Дальше идти веселее, но между лопаток ещё что-то щекочет.
В короткие летние ночи, приезжающая на полуночном пассажирском поезде из города молодёжь, едва повидавшись с родными и забросив домой немудрёные вещи, собирается по нескольку и двигается по утренней росе на Вязовый, где ещё полутемно. Солнце уже освещает противоположный берег и золотит макушки сосен у Васильковой старицы.
Снова просыпается и шумит наш Вязовый дол!
