Жил у нас, в деревне, сорванец малолетний. Вовка Касьянов.
Было ему лет тринадцать. Мать полоумная. Хозяйство: петух да кур
десяток. Жили впроголодь. Даже в хорошие времена. Относительно
хорошие. На брянщине до войны большого достатка никогда не
было. Как извели в конце двадцатых справных хозяев, так бедность
стала достоинством считаться.
Отцовство Вовкино на себя никто брать не хотел. Видно, проезжий
молодец. Жил мальчишка, как сорная трава. Люди старались помочь
бедной женщине, чем могли, но могли немного. Разбойник был – жуть.
Вороватый, драчливый, пакостный. Не было огорода, куда бы не
забрался. А обидится на что, обязательно напакостит. То козу от
колышка отвяжет, то дерьма у ворот навалит. А как стекла оконные
бить любил. Ловили, пороли. Все без толку. Мальчишкам деревенским
проходу не давал. Все из карманов вытряхивал. Бандит, однозначно.
Малолетний.
Но за два года до войны открыла власть в деревне школу.
Один учитель по всем предметам. Молодой. Петр Алексеевич Грицаев.
Умнейший человек. Знающий. Дети за ним табуном ходили. И первый –
Вовка. Открыл человек в нем тягу к знанию. Хулиганства
прекратились. Два года жили мы в тишине и спокойствии.
А потом война. Мужиков, почти всех, забрали. Учителя не взяли.
Сердце больное. Переживал от этого сильно.
Вскоре, немцы нагрянули. Месяца не прошло. Куда Красная Армия
делась? Часть, расположившаяся в деревне, была тыловой. Деловитые,
сноровистые.
Комендант, обер-лейтенант Майер, по-нашему хорошо говорил.
Не бойтесь, говорит, живите, как жили. Только работать теперь будете
на немецкую армию. Налог сдавайте своевременно. Не ленитесь.
За несдачу налога - казнь. За плохую работу - казнь. За какие-либо
пакости – казнь. Не от злости. Просто, в военное время иного наказания
не существует.
Вызвал учителя. Школу, говорит, закрывать не будем. Пусть учатся.
Начальное образование всем полезно. Но за провинность каждого ребенка
отвечать придется головой.
Умный был немец. Мы и так боимся, чего еще пугать. Успокоить.
Чтобы, если что, так сами виноваты и оказались. Правила объяснил.
Обещал, что без повода тиранить не будет. А нам только этого и надо.
Постоянство.
Через месяц партизаны объявились. Грибники наши с их разведкой
встретились. Два десятка солдат из разбитых частей при одном офицере.
Наши обещали помогать продуктами. Просили шалить подальше от
деревни. Офицер, как об учителе узнал, заинтересовался. Встречу
предложил организовать. Организовали.
Много позже, узнали, как много Петр Алексеевич партизанам сообщал.
Наблюдателен был, сообразителен, немецкий хорошо знал. Орден
за это получит.
Месяц все было ладно, а потом пришла беда. Увидел Вовка немецкий
мотоцикл возле штаба. Те к нам привыкли, ничего не опасались, технику
оставляли где попало. Правила коменданта соблюдались.
Откуда у сорванца спички взялись? Запрещено же было.
Увидел, как масло подтекает и капает. Так и толкнуло любопытство
поджечь. Как полыхнуло. Волосы опалило. Бак взорвался. Шум, гам.
Схватили сразу. Переполох. Первый факт пакости.
Комендант патруль сразу к дому учителя послал, а того след простыл.
Предупредили добрые люди.
Вовку в сарай заперли. Допросы пошли. Главное, по чьей указке?
А он молчит от страха. Язык отнялся.
На следующий день собрал комендант сход. Несчастье случилось,
говорит, договор нарушен. Пакость совершена. Подговорил учитель
ребенка на плохое дело, а сам сбежал. Скажите, чтобы вернулся ответ
держать, тогда мальчишку отпустят.
Сведения до отряда дошли, но учитель, конечно, не вернулся.
Знал, что с ним сделают. Да и командир не отпустил бы. Запрещено
было какие – либо переговоры с врагом вести. В войне насмерть о
мирном населении, оказавшемся под врагом, не думают.
И не верили, что немцы с Вовкой что-то сделать могут. Подумаешь,
мотоцикл сгорел. Невелика беда.
День комендант терпеливо дожидался. На следующее утро возле
правления стояла добротно сколоченная виселица с единственной петлей.
Вся деревня была в сборе. Вывели Вовку из сарая, со связанными за
спиной руками. Плохо спал, глаза разлепить не мог. Только голова
судорожно дергалась. Поставили табуретку. Встал. Видно, что ничего
не понимает. Затянули петлю на шее.
Много слов не будет, говорит комендант, пакость - казнь.
Выбил чужой сапог табурет и закачался наш сорванец на виселице.
Ужас охватил, безмолвие. Только мать погибшего в судорогах забилась.
Окончательно с ума сошла. Как разошлись, никто ее потом не видел.
Не любили немцы сумасшедших.
Это была единственная казнь за время пребывания врага в нашей
деревне. Осенью сорок третьего тихо снялись и ушли.
Худо нам потом пришлось. Много вопросов вернувшаяся власть
задавала. Почему тайно с врагом не сражались? Почему в партизаны не
шли? Почему на врага трудились? Почему вражескую армию кормили?
Почти всех мужиков, кто до прихода наших дожил, хромых, косых,
болезных по лагерям отправили.
А Вовка Касьянов посмертным героем стал. Дела его разукрасили,
вознесли. Памятник перед правлением установили. Единственную улицу
его именем назвали. Воздали почести. Конечно, гибель его от руки
врага бесспорна. Но пионером никогда не был.
После войны вернулся учитель. С орденами, медалями. Хорошо,
значит, воевал. Только не смогли мы его принять. Умом понимали,
нет его вины в гибели Вовки, а сердцем нет. Не пришел за ученика
ответ держать, не спас. Стороной обходили, не здоровались,
взгляд отводили. За день все понял.
К председателю ходил, в сельсовет. Только что они могли, если
сердце не принимает. Уезжай, говорят, куда подальше.
Горько за него. Воевал ведь. Возможно, и за Вовку мстил.
А так встретили. И ничего с собой поделать не можем.
Как вещи собирал, так и прихватило сердце. Лишь на другой день
узнали. Словно, пуля с войны догнала. Причем, от своих. Стыдно
потом было.
Кого губили. Кого возносили.
Сами.
