Все из детства. Плохое забывается, хорошее помнится с трепетом, щемящей грустью. Когда тебе взрослому становится не сладко, когда нависают, толпятся проблемы одна за другой, вечером, перед сном ты представляешь свой дом, где вырос, живых маму, папу. Перед глазами всплывает какой-нибудь эпизод из детства, и все плохое начинает поспешно отступать. Ты вспоминаешь, грустишь, но успокаиваешься и спокойно засыпаешь. Потому что детство каждого из нас – остров мечтаний, любви, чистых помыслов, добра и защиты. От зла, предательства и разочарований.
Родители получили долгожданное жилье в 1961 году. А до этого молодая семья жила в бане. Тетка мамы милостиво разрешила разместиться ненадолго там. В доме было нежелательно. Покой нарушали, да и ребенок совсем маленький. И за это ей спасибо.
В новый наш дом въехали втроем. Мама, папа, я. Трех месяцев от роду.
Прожили мои родители там всю жизнь. И провожали обоих оттуда.
Долгие годы пустовала квартира после их ухода. Иногда мы с сестрой и семьями приезжали из другого города на кладбище. Жили дома. Было грустно, но уютно необыкновенно.
Вот папины тапочки мягонькие, вот мамин халатик любимый. И как-будто они рядом. Слушают, понимают. Защитят. Когда так думаешь, становится легче.
Продали квартиру только тогда, когда поняли, что без ухода она начала ветшать на глазах.
Теперь наш дом уже давно не наш. Но память не выключить, да и не надо. Воспоминания из детства, яркие сны – все связано с домом. И чем я становлюсь старше, тем чаще вспоминаю свое безмятежное детство, всемогущую, подлинную родительскую любовь. Неосознанное чувство защищенности, покоя. Чувство значимости и нужности.
Круглый хлебосольный стол, на котором перебрано неимоверное количество ягод, грибов, трав. Съедено неисчислимо маминых тортов, булочек, пончиков, выпито с папой за здоровье и счастье.
Ничего не изменилось, когда выросла, стала ездить домой с семьей. Все то же счастье в глазах родителей. Любимые с детства лакомства, бесконечные разговоры и смех. Много-много смеха и радости. Как всегда.
Двухкомнатная наша квартира была нам четверым не маленькой. Мама, младшая сестренка и я спали в большой комнате, а папа в комнате поменьше. Он рано ложился и рано вставал на работу. Комната эта именовалась гордо – спальня.
Светлая, с двумя окнами, уютная, и, казалось, просторная. С одной и той же обстановкой.
Письменный стол и кресло, где мы с сестрой делали уроки. Швейная машинка «Зингер», которая досталась маме от своего отца – виртуозного портного. Машинка, которая шила все – от нежнейшего шифона до грубого солдатского сукна. Даже на чугунной подставке для ног читался вензель дома Зингер.
Мама бережно накрывала машинку покрывалом и берегла ее как главную драгоценность в доме.
Старый трехстворчатый одежный шкаф, именуемый шифоньером. В большом плательном отделе кроме прочих вещей, висело несколько маминых платьев, которые чудо как вкусно пахли. Наверху шапки и шарфы, пересыпанные нафталином. А внизу, кроме парадной выходной обуви, хранились документы и альбомы с фотографиями. Так что шкаф этот представлял для меня большую ценность.
И кровать. Старая, основательная кровать с панцирной сеткой, несколькими мягкими матрацами, притягивала. Пока не видели родители, там высоко и весело прыгалось. Приятно было валяться на безукоризненно белом покрывале, зарывшись носом в уютно пахнущие подушки. Пахли они свежестью, травами, что всегда висели по всей квартире, чуть папиным одеколоном и моими карамельками.
Но главная ценность кровати была не в этом.
Я в детстве много болела. Тяжело и часто – ангиной. А однажды меня свалила скарлатина. На день меня определяли в спальню. Там было тихо, спокойно.
Я помню эти ощущения. Лежишь в подушках. Рядом мама, морс и неизменный отвар из витаминных трав. Когда температура – хорошо дремлется, когда нет – уютно читать книжку. Зимой, в мороз, в яркий день комнату заливает свет. Это удивительно. Смотришь на солнечных зайчиков на потолке, стенах. Кажется, что поправляешься на глазах.
А как хорошо болеть в дождь и ветер.
За окном, в нескольких метрах от дома, детский сад. В нем высоченные тополя, выше нашей четырехэтажной постройки. В дождь они шумят, сильно качаются от ветра, шелестят недовольно.
Мама приносит лекарства, я не капризничаю, хоть и неприятно. Зато потом с чистой совестью ложусь, смотрю в окно и засыпаю. А сон делает свое дело. Лечит.
Или скарлатина. Вокруг рта сыпь. Мне больно его открывать. Есть толком не могу. Маленькая еще была, а это помню.
Мама позвала соседа. Дядю Славу Володина. Весельчака и балагура. Играл на аккордеоне, и мне маленькой нравился. И вот сидит дядя Слава на стуле возле кровати и самозабвенно, как будто на сцене с большим количеством зрителей, играет и поет: «Чайка, белокрылая чайка». А мама в это время потихоньку, чтобы не поранить, кормит меня кашей. Маленькой ложечкой, аккуратно.
Я глазею на соседа, послушно открываю рот. Даже не больно.
И взрослая, когда приезжала домой, любила поспать на папиной кровати. Помню – он заботливо укрывает меня пледом и говорит: «Отдыхай, доченька, это лечебная кровать.
А на кухне мама снует тихонько, почти бесшумно. Значит, будет вкусно.
Мне хорошо и спокойно. Засыпаю. Я под защитой. Я в детстве.
|