Приспело время нам заглянуть в слободу, где обустроился батюшка царь под влиянием своего нового советника, а мы помним, что Кукольник овладел данной должностью.
Срубили на холме хоромы великие. Царский терем в три этажа окружили гульбищем с парапетами. Ходит царь по коридорам со свитою, с балконов природой любуется. Всё смотрит вдаль за околицу, не едут ли его слуги с пленницей. Заждался государь. Дрова, что на дворе в кострище сложены для суда божьего, на месте. Готово и его обвинительное слово из гортани вылететь. Одни мысли, как усладить своё величие местью, дикими пчёлами в голове роятся. Кипит злоба, как вода в казане, жесткой накипью оседая на сердце. Жаждет мщения государев нрав, советником подстрекаемый. Задета самая чувствительная струнка души — самолюбие.
Вознамерился маг подвести к концу своё чёрное дело, но для этого у него недостаточно ещё было силы. Дьявол желает получить взамен жертву — кровь, текущую в жилах служанки Дейдры, что досталась ей от предков своих, древних друидов, и не малую толику, как ранее, а всю до последней капельки. И всё должно завершиться ритуальным жертвоприношением — сожжением на костре тела чистого, девственного, пороками не тронутого, для этой роли Кукольник выбрал, как вы уже догадались, Заряницу. Вот и везут девицу на заклание во имя чьих-то интересов, ей не ведомых. С поклёпой шутихой завёл беседу колдун, поделился своими мыслями и спросил совета, как в сие дело употребить служанку. Да так, что бы она по доброй воле, своей кровушкой распорядилась в его благо. Иначе не признает хозяин, сатана, приношения, и напрасны будут все труды и старания. Ужаснулась приёмная мать; всё ж сохранился в сердце малый огонёк человеческого тепла, чуть тлевший долгие годы, но виду не показала, убоялась гнева злобного. Убоялась и смолчала, сказалось многолетнее раболепие.
— Нелёгкая задача уговорить человека отдать жизнь за чуждые ему интересы. Разве что обманом подвести к жертвенному алтарю. Но лечь под нож! Во имя чего ?! Всё надо хорошенько обдумать и немалым сроком.
— Покуда этим и займись.
И колдун отпустил старую шутиху.
Сжав тонкие губы, горбатая шутиха поднялась в каморку к Дейдре. Войдя, плотно затворила старуха за собой дверь и разразилась бранью.
Загрохотала её гортань ругательствами и проклятием, как долго сбиравшиеся грозовые тучи, накапливая силу, вдруг в одно мгновение разрождаются бурей. Старуха долго сдерживала в себе копившейся годами гнев и обиды, и сейчас не выдержала. Она по-своему привыкла к девушке: не имея своих детей, может, даже где-то глубоко в душе и полюбила Дейдру как свою дочь, хотя никто не мог бы и заподозрить таких чувств у старой карги. Она всегда была жестка и сурова в отношении черноглазой служанки.
В гневном раздражении старая карга разговаривая сама с собой не заметила, как раскрыла все тайны колдуна. Угрожала ему, потрясая над головой своими корявыми руками, знанием средства аки* погубить его тело и душу; даже не подозревая, что девушка, сидящая в углу, всё слышит и понимает. Для неё служанка была нема будто рыба.
Таким образом черноглазая Дейдра проникла в тайну кощульника. Появилась надежда возвернуть своему возлюбленному прежний облик. Но не всё так просто — это на бумаге гладко выходит, а идти-то по оврагам… Она даже не знает, где находится Любим вместе с Заряницей. А что они вместе, в том нет сомнений. Сейчас вот сидит, пряжу прядёт, а сама глаголы ловит, что слетают с языка старухи — да интереса не выказывает.
Насилу угомонилась старая. Успокоилась; мыслит про себя, как злодеянию воспрепятствовать — сохранить жизнь девушке. И порешила прогнать её от себя, уговорить бежать сиротинушку. Но что за шум со двора слышится? Заржали кони, собаки залаяли, крики, суета поднялась по дому. Дверь распахнулась. На пороге хозяйский холоп.
— Хозяин к вам послал, велит вниз спускаться.
Не усидела и Дейдра, вослед за старухой выбежала на улицу.
Прибыл отряд царских дружинников, сопровождающих крестьянские розвальни. Зарывшись в соломе, укутанная овчиной, сидела в санях молодая женщина. Десятник, отдав приказания, отправился с докладом. Остальные, поручив коней прислуге, поспешили скрыться в трактире. Женщину подняли с саней и в сопровождении боевых холопов отвели в приказную избу для дознания. Дейдра сразу признала в несчастной Заряницу. Хотела было броситься к ней, но государевы слуги не допустили.
Ввечеру возвращалась черноглазая служанка из балагана к себе, как вдруг кто-то, ухватив её за рукав, затащил в щель между сараями. Она было закричала, но сильная рука зажала рот.
— Молчи и слушай… — вторглись в уши приглушенные слова.
Она не пыталась более сопротивляться.
— Узнаёшь? — ей сунули в руки тряпичный свёрток. Несмотря на густеющие сумерки, она узнала горбоносую куклу и от неожиданности чуть не вскликнула, но вовремя спохватившись, в радостном порыве прижала игрушку к груди.
— Можешь оставить у себя. — Незнакомец отпустил девушку и продолжал шёпотом. — Имя моё Любим, я брат обращённого в куклу твоего возлюбленного. Вижу, как он тебе дорог, оттого и пришёл просить твоей помощи. Знаю, что с твоих уст спадают чары в час ночной, об этом мне поведала Заряница, посему помоги мне пробраться к тебе в горницу для разговора. Нам надо спешить, ибо и жизнь Заряницы находится под угрозой.
Дейдра кивала головой и чувствовала: чем крепче прижимала Петрушку к себе, тем сильнее рдели её щеки.
Никто не заметил, как молодой парень проник к девице в горницу, хотя ночка выдалась на славу светлой и ясной: красавец месяц щеголял во всей красе и, демонстрируя свою щедрость, рассыпал по сторонам серебро — облака, лунным светом обласканные, светились парчовыми узорами. А в знакомой нам горенке при тусклом свете лучины двое молодых людей с нетерпением вглядывались в перчаточную куклу, ожидая превращения.
Сердца, освящённые любовью, жившие в долгой разлуке одной только надеждой, уставшие от несбыточных грёз о случайном свидании, зажглись радостным восторгом от долгожданной встречи. Но короток миг счастливых объятий. Вот уже растаяла минута тайного свидания. Растаяла словно облако, оставив в сердце лишь воспоминания. Ни словом не обмолвились: сладость поцелуя склеила их уста.
Любим молча сидел на краю лавки, боясь неловким движением нарушить заветный миг. Глядя на них, ему грезилась Заряница, и беспокойство мерзкой козюлькой* вползало в сердце.
Очнулся молодец от волнительных грёз, лишь только заслышал пение:
Ты, змейка-скоропейка, змея лютая,
Из норы ты, змея, ползёшь-озираешься,
По песку ползёшь — извиваешься,
По траве ты ползёшь — всю траву сушишь!
Иссушила ты в поле всю травушку,
Да всю травушку, всю муравушку,
Все цветочки, все лазоревые!...*
Дейдра, опустившись на донце прялки и взявши в руку веретено, обрела речь. Долга ночь до рассвета, но хватит ли времени, выслушав друг друга, принять верное решение? А девушка поведала страшные вести, от которых у молодца волосы шевелились на голове и кровь, отхлынув от сердца, стыла в жилах.
14
Тьма ложится на землю. Мрак расстилается по угодьям её. Страх рождается в сердцах. Коварство, подлость и обман встают во главу угла. Дурные свойства людские уже не прячутся за лицемерными масками, всё на показ, на зрелище. Дьявол не дремлет, он всё больше и больше сеет семян вражды и распутства, растлевающих души. А происходит это с попущения божьего, ибо люди сами выбирают свою стезю, становясь на службу зла и порока. Немалого труда должен приложить человек, дабы сбросить с себя оковы дьявольские. А ведь так легко поддаться соблазну — сладок греховный плод, не требует он ни труда, ни воздержания.
Кукольник, пришедший с вечо́ра*, был не простым человеком и даже не простым магом. Своё богатство он нажил не в трудах праведных, а, предавшись нечистому, творил худое, прикрывая лик свой лицемерной маской. Сбирал пороки человеческие на пирах да братчинах*, да в питейных заведениях. Вот уж где рассадник зла! Забавами похоть лелея, пьянками да гулянками завлекал, тем, что иному человеку слаще труда и добропорядочности. И как воск тает от огня, так таял у бражника разум, а следом мошна и порты*. Оказавшись нагим, находил себе такой человек, постель на улице под открытым небом. Наутро идёт он к хозяину и, забывши о боге, закладывает ему свою душу. А хозяин-то, Кукольник, прихвостень дьявольский, этих заблудших грешников превращал в кукол-марионеток, готовых плясать под его дудку, и не только в балаганах. Уж видел себя Кукловод властелином «новозданного мира».
В глубоком подвале, в кромешной тьме и убогости взращивались ростки зла из падших душ, удобряемые людскими пороками и людской мерзостью. На листьях этих ростков, пропитанных черным соком мракобесия, алчности и похотливого блуда, настаивалось вино, что целовальники разливали жаждущим, и от тех людей рождались дети, неизлечимо больные всяческими пороками. Добрые сердца, оказавшись в окружении всей этой беспутной скверны, черствели и, задыхаясь от смрада, гибли.
Остановить пагубу людскую и врага уничтожить есть только одно средство — чистая непорочная душа, что, оставив помыслы о себе, собственном благополучии, окропит черные ростки невежества крупицей своей доброты, любви и света — этим и осуществится свержение власти тьмы, иначе победа немыслима. Ежели же имеется маленькое, чуть заметное, пятнышко на твоей чести, не видать вовек победы, ибо ростки скверны нашли угодную почву в твоём сердце и, возможно, начали свою разрушительную работу.
Самого чародея в гроб вогнать можно токмо его же оружием. А вот что это за оружие, Дейдра не знала, она всего лишь края тайны коснулась. Да и рассвет брезжит за окном — проскальзывают зарницы, розовеет окоём*. Прощаются звёзды с месяцем, бледнеют, тают в выси, завешенные предутренней паволокой. Преходящему дню не дано наслаждаться красотой ночной, светом серебра, с небес льющегося.
Заперли Заряницу в сыром подвале. Ни окна, ни щелочки, откуда лучик света мог бы коснуться лица её бледного. Тьма вокруг, от стен холодом веет. Хорошо, тулуп не отобрали, пожалели. На полу земляном ногой нащупала солому и присела, подбив под себя овчинку. Сколько так просидела, сколь невидимых свету белому слёз выплакала, одной ночке угрюмой ведомо.
Не один и не два дня провела Заряница в застенке. Совсем было отчаялась на свет белый взглянуть, вздохнуть полной грудью воздуха вольного. Но вот однажды вывел её из дремотного состояния звук ржавых дверных петель. В затхлый воздух каземата вторглась струя уличной свежести. Подвал чуть осветился голубым сиянием звёздной ночи. Свет далёких космических
