Нелепое прошлое

Со вчерашнего дня ничего не поменялось. Наверное, это какая-то ерунда из детства — вера, что утром ты проснёшься и всё будет иначе. Я смотрю на свои плечи в зеркале, болезненно белые, в россыпи родинок. Мерзко. Мерзко, что каждый раз я разглядываю себя в надежде, что напротив отразится другой человек. Такое бывает не всегда, иногда мне кажется, что я выгляжу сносно, иногда я даже доволен собой, но потом противная горячая волна накатывает снова.
Всё моё тело, худое, странное, нелепое, — мне хочется скинуть его с себя и отдать кому-то другому. Неправильный нос, плохое зрение, слабость.
Взгляд матери, полный отвращения, сжатые в бессилии зубы. Моё желание раствориться и исчезнуть с каждым разом становится всё сильнее. В определённом смысле мне это удаётся — через книги или рисунки. Если бы у меня была возможность, я бы стал настоящим художником, но мать считает — это не профессия. Однажды она в порыве ярости выдернула из ящика папку, над которой я сидел месяц, и вышвырнула её в окно. Я помню, как вынесся из квартиры, помню эти разлетевшиеся по асфальту листы. Потом я рыдал три часа подряд, не в силах остановиться, глаза жгло, голову будто придавило кирпичом, а мать перевернула всю комнату вверх дном и орала с пеналом в руках: «Чёртов урод, зачем тебе только отец даёт деньги на это».
Отец приходит раз в неделю — сутулый, с вечной виной во взгляде. Он толком ничего не говорит, но в этом молчании больше, чем он мог бы мне рассказать.
Да, я бы стал настоящим художником, если бы посмел планировать свою жизнь хотя бы на неделю вперёд. Но я даже не думаю, что будет со мной послезавтра.
В обычной школе меня бы давно прибили, а в так называемой «элитной гимназии» пока обходятся издевательствами.
И ещё есть она. Сеня. Она ни с кем не общается, хотя большинство смотрит на неё как на божка (потому что у неё известная мать), и одевается в одни брюки и рубашки. Говорит только: «Оставьте его в покое, дебилы», — когда в мой адрес летят оскорбления. Должно быть, в её представлении я просто жалкое существо, которое не в состоянии даже защитить себя. Вот ей и приходится. Я люблю Сеню второй год и рисую как минимум раз в неделю. В другой реальности, может быть, мы бы подружились. Но здесь я ничто.
Сегодня на математике Сени нет. Сегодня, когда Максим произносит очередную гадость, а остальные довольно гогочут, во мне что-то ломается. И я отвечаю.
Кровь, солёная и тёплая, противно булькает во рту. Я сплёвываю. Губа разбита, голова гудит, один глаз заплыл. Максим бьёт меня в живот, пока двое его дружков ржут. Задний двор отлично для этого подходит. Боль разрывает тело, но мне пофиг. Только вертится одна мысль: «Вот и всё». Элитная гимназия мало чем отличается от обычной школы.
— Оставьте его, ублюдки!
Лучше сдохнуть на месте, чем знать, что она видит меня таким. Но уже поздно.
— Вы смотрите, кто заявился, — противно тянет Максим, отворачиваясь от меня. — Бесстрашная наша.
— Я на твоём месте, со всей травой-муравой и чудодейственными порошками, помолчала бы.
— Не боишься?
Сеня боится, должна бояться. Он может согнуть её пополам. Но в её глазах нет страха.
— Хочешь меня прямо здесь, голыми руками? Валяй. Огребешь по полной, Максик. Тебе через месяц восемнадцать? Зельевар ты мой.
— Думаешь, если у тебя маман известная, тебе всё можно? — Максим скалится, но отступает. — Забирай своего птенчика, больно нужен. Только скажи, чтобы заткнулся в следующий раз.
— Могу посоветовать тебе то же самое.
Они уходят, и Сеня кидается ко мне.
— Ты как, Саш? Идти можешь? Они тебе всё лицо разбили, твари. На такую красоту посягнуть...
Она назвала меня по имени. Смотрит так, будто ляпнула что-то лишнее. У меня всё плывёт перед глазами.
— Идти можешь или скорую вызвать?
— Не надо скорую. Сеня... Спасибо.
Это наш первый разговор. У меня в голове он происходил совершенно в другой обстановке.
— За что они тебя так?
— Я ответил. На оскорбление.
— Зря. Они же звери. Язык слабо понимают, — Сеня смотрит на меня как-то странно. — Тогда в травмпункт?
— Не надо. Я домой пойду.
Или грохнусь в обморок от того, что она так близко.
— Я настаиваю.
Всё не так плохо. Не умру же я, в конце концов, от пары ударов. Только я понимаю, что домой заявиться в таком виде не могу. Чтобы прочитать на лице у матери: «Ты это заслужил».
У тёти Светы сын занимается футболом. У тёти Даши — информационными технологиями. И только моей матери повезло.
— Тебя до дома проводить? — спрашивает Сеня после травмпункта.
Почему ей не наплевать?
— Я справлюсь. Поеду к отцу. Спасибо тебе ещё раз.
На самом деле, отца сейчас нет в городе. А у меня нет ключей от его квартиры. Нормальная семейка, ничего не скажешь.
— Я просто тут недалеко живу. Ты, наверное, голодный, ещё и после такого....
Сеня зовёт меня к себе, а мир вокруг почему-то ещё не рухнул. И смотрит опять странно, как на брошенного котёнка.
— Я точно не помешаю?
— Точно. — Она улыбается.
Квартира большая, для меня просто огромная.
— Я теперь одна, представляешь? Свободная, как ветер. Мама к любовнику уехала, оставила меня здесь. Пойдём на кухню, посмотрим, что Элисо Георгиевна приготовила.
Я плетусь за Сеней. Бок побаливает, глаз ещё заплывший. В целом, терпимо. Кажется, мой мозг устал обрабатывать происходящее и погрузился в полудрему.
— Что ты будешь? Суп, второе? Слушай, — Сеня садится рядом. — Я понимаю, что тебе тошно. Но школа скоро закончится. И Максим закончится. Всё это станет просто нелепым прошлым.
И эта кухня — тоже. И Сенино лицо рядом. Просто нелепым прошлым.
— Дело не в этом.
— А в чём?
Я не могу ей сказать. Не могу сказать, что люблю её. Что не хочу, чтобы школа заканчивалась, потому что это будет значить лишь одно: мы больше никогда не увидимся.
— Давай тогда скажу я. — Сеня смелее. — Я очень люблю одного человека. Но я не знаю, нужно ли ему это. И боюсь узнать, как и не узнать — одновременно.
Сеня боится. Но она не может бояться.
— Кто он? — спрашиваю я.
Конечно, я не имею права задавать такие вопросы.
— Думаю, просто человек.
— А так можно?
— Кто сказал, что нельзя?
Сеня улыбается. Она понимает, что я понимаю. Я беру её руку и глажу пальцы. Это лучшее из всего, что могло со мной случиться. Наверное, я этого не заслуживаю.
— Если я тебя сейчас поцелую, будет больно, — говорит она тихо. — У тебя губа разбита.
— Это будет лучшая боль на свете.
Она легонько смеётся и целует меня в щёку.
— Так что ты всё-таки будешь, суп, второе или всё вместе?