Два года после возвращения Одиссей радовался новообретённому дому, жене Пенелопе, успевшей расцвести в его отсутствие, старым друзьям и своей славе, растущей день ото дня благодаря его неиссякаемым рассказам и бродячим певцам, разнёсшим эти истории довольно широко. Ежедневно прибывали новые гости, чтобы посмотреть на прославленного героя легенд и сказаний, пирушка следовала за пирушкой, истории умножались и приукрашивались…
В перерывах Одиссей с радостью отдавался управлению своим царством.
Была ли довольна Пенелопа? О да, первые полгода.
Конечно, когда пред нею вместо горячо обожаемого мужа, юного и желанного, предстал мерзкий старик в лохмотьях, это был шок. И насмешка богов. Но, слава небесам, эта проблема разрешилась, и пусть не прежний, но более-менее узнаваемый муж ей был возвращён. Она с восторгом приняла свой новый статус, наслаждалась забытыми ласками, по которым так истомилось её тело, и возможностью отдохнуть, наконец, от постоянных забот о царстве.
Правда, отдыхать удавалось не очень. То и дело то с одним вопросом, то с другим прибегала челядь – обычно Одиссей слишком часто оказывался занят гостями, чтобы решать скучные вопросы, а уж если решал… Приходилось очень постараться, чтобы со всем возможным тактом отговорить его от принятых решений. Ну, а что вы хотите? Она за 20 лет его отсутствия вынуждена была из девчонки, не знающей ничего, кроме как угодить мужу, превратиться в довольно успешного менеджера – иначе разорение грозило бы не только ей, но и зависящим от неё людям. А Одиссей… ну, скажем так, за время своих путешествий слегка оторвался от бытовых проблем. Да, он здорово разобрался с обнаглевшими женихами, но жизнь страны зависит от множества вещей.
И ещё Пенелопе безумно докучали эти бесконечные попойки. Во-первых, обходились они достаточно недёшево, Во-вторых, все эти гости, напиваясь, вели себя шумно. И очень утомляли.
Нет, на первых порах ей и самой была в тему эта атмосфера вечного праздника. И хоть ей хотелось (на первых порах) больше времени проводить с Одиссеем наедине, но она с пониманием относилась и к желанию других разделить с ней радость от его возвращения. Да и рассказы Одиссея на пирах она слушала с неизменным восторгом. Первые несколько месяцев точно. Но гости менялись, рассказы повторялись, восторг поубавился, но стали виднее явные нестыковки. Мужчины, выпив, вечно требовали подробностей про Калипсо и прочих героинь скабрезных историй, Одиссей не мог устоять перед возможностью похвастать своими мужскими достоинствами и охотно делился пикантными моментами. И с каждым разом выходило, что его жаждало всё больше существ женского пола, и на что только они не шли, бедняжки, чтобы его заполучить, но – «поверь, дорогая, (вспоминал он тут про сидящую рядом за столом жену) ни на минуту я не забывал о тебе» (в это мгновение все присутствующие обычно радостно ржали). Да и, описывая шлюху Калипсо, не мог удержаться от таких эпитетов, от которых у неё поднималось давление. Потом, правда, добавлял, что нет-нет, несмотря на все несказанные прелести нимфы, он, разумеется, был абсолютно верен жене (тут гости опять давились от смеха), а проторчал на Огигии семь лет исключительно потому, что его околдовали. Пенелопа, от других женщин знавшая о кое-каких нестандартных любовных ласках, примерно догадывалась, о какого рода колдовстве идёт речь.
Её восторг от возвращения мужа менялся на гнев – и на угрызения совести – ведь мог погибнуть, бог с ними, со всеми калипсо мира – и опять на гнев – потому что какого чёрта, 20 лет ждала, чтобы всё это слушать. Но проходили дни, и основными чувствами стали усталость и раздражение.
Она всё чаще вспоминала, как спокойно жила в отсутствие Одиссея. Ну, да, докучали слегка женихи. Но, сказать по правде, как-то же управлялась она с ними в течение 20 лет! Парочка среди них даже была вполне ничего. И помочь могли при случае. Жалко мальчиков, погибли ни за что, но не могла же она их защитить перед мужем. Понял бы превратно.
Бесила его самоуверенность. Вот типа он явился такой мудрый, и отойди женщина в сторонку. Как будто не она всё это тянула 20 лет.
Поувольнял слуг, которые ей нравились. Нанял каких-то грубиянов. Помощников поменял. На некомпетентных. Ну, какой помощник из бывшего солдата! Его еще арифметике бы научить.
А что касается любовных радостей… Она, конечно, оголодала за 20 лет – верность-то хранила! – но, воображая его возвращение, как-то иначе представляла себе грядущие ласки – и длительнее, и нежнее, и жарче, и ярче.
Поневоле ещё раз вспомнишь о тех двух соседских мальчиках – и собой были хороши, и ласковые, и кто знает, как бы могло сложиться…
Даже интересно, чем он так очаровал эту Калипсо. Женщина явно имела возможность выбора. Одно объяснение – тогда был моложе, привлекательнее и способнее себя теперешнего. Или – привирал нещадно. Что, вообще-то, было вполне в его характере и объясняло бы многое.
Пенелопа смотрела на мужа – и видела немолодого мужчину, изрядно потрепанного жизнью, хвастливого и самовлюбленного. И мысль о том, что ей предстоит делить с ним кров предстоящие годы, ввергала в депрессию.
В конце концов, бесконечные пирушки вышли Одиссею боком. Восстали печень, почки, сердце, да практически всё. Целыми днями он лежал и стонал. Гости стали раздражать – «Смерти моей хотят!» Предаваться чревоугодию запретили лекари, да и сам имел возможность убедиться в их неопровержимой правоте, страдая от тошноты и невыносимых болей после каждого лишнего выпитого глотка или съеденного куска мяса.
Пенелопа, изрядно обеспокоенная оскудевшей казной, сочувствовала, поддакивала и добилась-таки разрешения урезать расходы на пирушки. Гости, в последние месяцы съезжавшиеся не столько ради баек Одиссея (сколько ж можно слушать одно и то же!), сколько ради возможности пожрать и выпить на дармовщину, тут же оценили наступившие перемены и в выборе блюд, и в качестве вин. Гостей стало значительно меньше.
Через какое-то время Одиссей от здорового образа жизни даже вроде стал бодрее и опять попытался, к ужасу Пенелопы, заняться делами, но ему быстро наскучило, и он впал в хандру. Целыми днями он слонялся по дворцу, отлавливая зазевавшихся слуг и пытаясь в который раз рассказать им о своих подвигах, отрывая их от дел. Периодически перехватывая стаканчик-другой. Зрелище было душераздирающее.
Пенелопа гадала, что будет дальше. Телемах беспокоился, что соседи начинают посмеиваться над рассказами отца.
Но – кто умён, тому небеса не могут не дать шанса.
Среди гостей, всё реже забредающих во дворец в поисках дармовой еды, как-то затесались два бродячих аэда, и Пенелопа уговорила Одиссея, что его первейший долг перед потомками сохранить его истории в вечности. Музыканты, не избалованные поклонниками, с радостью приняли щедрое предложение Пенелопы пожить во дворце некоторое время на всём готовом, с перспективой приличного вознаграждения и с минимумом обязанностей – слушать и запоминать все россказни Одиссея.
Цель Пенелопы была хоть чем-то занять Одиссея, отвлечь его как от гостей (чтоб не позорился), так и от бесконечных блужданий по дворцу, нытья и попыток вмешаться в ведение дел. А также, если повезёт, восстановить с помощью аэдов пошатнувшуюся репутацию Одиссея, ибо это не могло не вредить царству.
На несколько месяцев во дворце воцарилось спокойствие. Одиссей, получив в безраздельное пользование двух внимательных слушателей, опять с увлечением предался воспоминаниям. И с восторгам слушал их же – но уже в обработке профессионалов.
Время шло. Истории иссякали. Одиссей, чем дальше, тем больше впадал в депрессию. Дома казалось скучно. Воспоминания, реальные и вымышленные, с каждым днём казались всё привлекательнее. И куда живее, чем жизнь вокруг.
Он начал тосковать. По прекрасным островам. По приключениям. По нимфам.
Пенелопа решила, что пора.
С ласковой настойчивостью она говорила и говорила ему, какой он необыкновенный герой, и как миру не хватает таких, как он. И как ей больно смотреть на его тоску, которая всего лишь естественное следствие того, что он слишком велик для Итаки. А вот мир – его ждёт. И да, конечно, она будет скучать без него, но что её страдания в сравнении с великими свершениями, которых он достоин!
И Одиссей слушал – и душа его возрождалась. Где-то там ждал огромный мир, полный чудесных вещей. И опасностей, и лишений – но и новых открытий. И подвигов. И нимф.
И мысль о дороге вызывала нетерпение
