Руки

Когда у Главы Коллегии Палачей, человека, отличающегося суровым милосердством – Маттео, вдруг задрожали руки, он понял, что прошли годы его службы.
Это был удар.
Маттео всю свою жизнь существовал в этой Коллегии, и за твёрдость руки сумел добиться повышения до Главы Коллегии. Но дальше этого карьера не пошла, да и не могла она пойти. Секция Закона состояла из трёх Коллегий: Дознание, Судейство и Палачи, и первые две, не скрывая, презирали вторую, хотя бы из собственного страха.
Но Коллегия Палачей никогда не выносила приговоров – это делали судьи, не проводила следствия, определяя преступника и преступление – за это отвечало Дознание. Палачи просто карали, выступали живым орудием, не желая вмешиваться в судебный процесс каким-либо ещё образом.
Кстати, эта Коллегия исторически проповедовала милосердие. Нет, не такое милосердие, какое принимает и понимает обыватель, а свое, особенное, ведь покарать можно по-разному. Приговорен, допустим, человек, к двадцатью ударам плетью, и что же? Каждый удар можно наносить совершенно иначе. Один удар может снять кожу, а другой едва-едва задеть кожу, чтобы оставить тонкую красную полосу… Коллегия Палачей же проповедовала суровость, но с милосердием, и те же удары должны были быть одинаковыми, ровными и не нанести смерти преступнику, да и самому палачу не утомить руки.
Или о смерти. тут тоже Коллегия имела свои хитрости, облегчая, по мере возможности, уход. Всевозможные дополнительные крюки, штыри, опоры – всё это было придумано палачами ещё давно. Главной идеей Коллегии было сострадание к смерти и помощь в переходе за барьер самым легким способом из возможных. Конечно, попадались и те, кто хотел, напротив, отринуть всякое милосердие, и карать преступников как можно более жестоким образом, но такие не задерживались в Коллегии на долгое время.
Обычно палачей было четыре-пять, включая и Главу Коллегии. Они занимали самое тихое здание, да и жили тихо, стараясь не высоываться лишний раз на городские улицы, где их узнавал простой люд, и либо пугался мгновенно, либо открыто выказывал свое презрение, хотя, собственно, презирать и бояться надо было тех, кто доводит до казни – судей да дознавателей, а еще честнее – самих себя, ведь преступление исходит от человека, и гораздо реже от непреодолимых обстоятельств.
Но бояться палачей, сделать их виновными – пусть даже и мысленно, слишком заманчивая перспектива, чтобы ею пренебречь. Кого-то нужно презирать и их презирали. Дознавателей больше боялись, а перед Судейством впадали в трепет. Но Коллегия Палачей и не имела притязаний ни к власти, ни к народной любви – чаще всего палачи попадали учениками в эту Коллегию и оставались в ней до болезней или смерти. пути выше не было.
Учеников приходилось зачастую искать. Ремесло палача, кажущееся простым, отличалось не только твердостью духа, но и дисциплинированностью. К тому же – неслабым познанием человеческого организма. Ученики проходили обучение примерно пять лет прежде, чем могли помогать на казнях своих наставникам еще полгода-год, и только после этого назывались палачами и получали жалование чуть больше, чем учениками.
Не все выдерживали это. Шли в надежде на легкий и быстрый заработок, и нередко шли именно бродяжки, сироты, солдаты, что мыслями все еще были на войне…
Но оставались лишь единицы. Ведь проще воровать или петь жалобные песни, скитаться, хватаясь за любую работу, чем изо дня в день что-то изучать, мастерить, проверять, да еще и сталкиваться за неблагодарный труд с холодностью народа.
К тому же – среди пришельцев чаще всего были и те, кто не только не имел дисциплины, но еще и пил. Причем, именно пил, а не выпивал в редкий праздник. И таких Глава Коллегии гнал сразу – у пьяниц дрожат руки, а первая задача палача – иметь твердую руку.
Твердая рука не принесет боли. Твердая рука каждое движение знает ровно. Твердая рука не искалечит и без того отправляющееся за черту тело.
Маттео – нынешний Глава Коллегии Палачей никогда не пил, но сегодня у него задрожали руки.
***
Маттео было пятьдесят восемь лет. Возраст солидный для палача, но до сих пор он отличался ловкостью жизни и был полон энергии, и никак не ощущал своего возраста, с легкостью двигаясь изо дня в день по эшафоту, по залам Судейства, где получал свитки с приговорами, да в архивах, где каждое имя превращал в дело, чтобы потом сотворить отчет за очередной законченный сезон. Отчеты подавались в Совет, куда приглашались все главы Коллегий, но место главы Палачей, почему-то всегда было слишком уж незаметным.
У него впервые задрожали руки именно сегодня…в весенний сезон, в первый теплый солнечный день, который ясно заявлял: межсезонье ушло, теперь только весна, только тепло, новая жизнь.
В природе жизнь понемногу пробуждалась: сошёл уже снег, зашевелились первые зеленоватые ростки травы, деревья медленно пробуждались ото сна. У Коллегии палачей росли яблони, и Маттео любил сидеть на скамье под их ветвями в теплые дни, и уже предвкушал это. Да на большее яблони эти и не годились: все яблони столицы давали отвратительно кислые яблоки, которые мог есть только человек, привыкший к грубой пище, да бедный крестьянин, умеющий превратить эти несъедобные плоды в хлеб, выварив всю горечь и кислоту.
Но Маттео состоял на казенном довольствии, не думал о пище и одежде – все давала казна, и для него не было никакой необходимости учиться работать с этими странными яблоками. Поэтому он мог позволить себе наслаждаться их цветением и уже мысленно предвидел свои вечера, когда у него задрожали руки…
Сначала это была мелкая дрожь, как от холода, но затем она стала больше и уже ощутимой. В несколько мгновений Глава Коллегии Палачей превратился из палача в нечто непонятное и ослабленное, беззащитное, беспомощное и жалкое!
Это был конец.
Конец жизни, прожитой в должности палача. Конец всего прежнего мира. Другого Маттео уже и не помнил – он помнил только эту свою Коллегию, да свое первое и последнее повышение до Главы Коллегии почти двадцать лет назад. И все. на этом было все его достижение. Он даже не завел своей семьи, сначала усиленно постигая ремесло, а затем приобрел славу палача, что очень сильно сократило список желающих бы создать с ним семью. Потом и вовсе пришлось обучать других, а потом он стал Главой…
И как-то так незаметно и быстро, размеренно и одинаково прошла вся его жизнь. Потому что за дрожью в руках нет для него ничего.
Одиночество сопровождало каждого палача так или иначе. Некоторые, не выдержав людского презрения, да снисходительно-насмешливого тона от дознавателей и судей, занимавшихся, по сути, одним делом, уходили, хоть и имели, казалось, все данные. Но всюду люди…и палачи тоже. Не ушедшие создавали свою семью, пусть и не такую, какой она могла бы быть, но становились соратниками и друзьями друг другу, заменяя себе и ближнему все, что только можно было заменить.
И для Маттео такой семьей раз и навсегда стала Коллегия и только она. Он не помнил уже своего холодного сиротского дома, помнил лишь, как прибился еще мальчишкой к Коллегии, и тот, прежний Глава принял его учеником. И Маттео быстро влился в новую жизнь, усердно отдавая себя учению.
Сменялись – медленно, но верно лица вокруг него. сначала ушел прежний Глава Коллегии, заменивший ему отца, потом уходили и другие – кто от старости, кто от болезни, кто сам, и вот однажды Маттео оказался просто самым старшим палачом из прежней своей Коллегии и сам уже набирал себе учеников.
Когда же прошла его жизнь?
Он с ненавистью смотрел на предавшие  руки, на пальцы, вчера еще ловкие к любой, даже самой тонкой работе, которые сегодня не покорялись ему, и тихие слёзы катились по его в один миг постаревшему лицу.
***
Один человек живет мечтой, другой живет ради жизни, третий – выживанием, четвертый – долгом.
Первые не задерживались в Коллегии Палачей надолго: тихая, старающаяся быть незаметной Коллегия, казалась им клеткой, бесконечной тюрьмой и при первой же возможности мечтатели бежали прочь.
Вторые искали по жизни наслаждений и познавали вкус жизни во всех ее проявлениях, которые могли только собрать. И им надоедала однообразность и непроходимость бесконечных будней. Такие тоже уходили.
Оставались, как правило, те, кто либо выживал, и больше не мог куда-то податься, либо те, кто устал выживать и нашел в серости дней приют для уставшей души. И те, кто искал себе жизни ради долга, и обретал его…
Маттео был из последних. Он искренне любил и чтил свою работу в каждом ее проявлении: от архивных записей, что надо было сдавать в Совет, до проверки орудий; от презрения дознавателей и народа до слов утешения преступникам. Маттео всегда стремился делать свою работу не просто на отметку «сделано», а по-настоящему хорошо. Палач, который проявлял милосердие, который не брезговал заговорить с преступником и утешить его по мере возможностей, всё равно оставался палачом.
И всегда, всегда его вела твердость рук. Но вот – задрожали проклятые!..
Это значит, что всё, что могло быть прожито им, прошло и больше не вернется. Никогда и ни за что не вернется.
А еще это значит, что нужно уйти так, как того требует долг – достойно. Прежде всего требуется определить того, кто примет все дела, кого Маттео будет рекомендовать на свое место. Это долг.
Придя к мысли о долге – мысли очень привычной и сладкой, Маттео на мгновение отвлекся от собственного горя и принялся размышлять о том, кто будет следующим из его палачей.
***
На текущий момент в Коллегии Палачей, кроме Маттео, который уже не определял себя как палача, было пять палачей. Очень много для маленькой Коллегии, но как-то так вышло… значит, на выбор Маттео было аж пять кандидатов!
Мысленно Маттео принялся представлять их лица, раскладывать по характеру и поступкам, чтобы понять, кто из них более достоин быть Главой Коллегии. Без сомнения, все они имеют свой потенциал, но долг Маттео выбрать лучшего и этот долг – возможно, самый последний, он обещал исполнить.
Мари… единственная женщина Коллегии на сегодня. Нет, Маттео и прежде видел женщин-палачей, и не имел на этот счет никаких предрассудков. Если честно, это была очень достойная претендентка. Сильная духом, трудолюбивая, аккуратная, она всегда умела поговорить с преступником у самого уже эшафота и поддержать. Замечательная, полная молодости, с не угасшим еще блеском в глазах, преданная долгу.
Маттео вздохнул. Ему было жаль оставлять на Мари такую ношу. Но он помнил о долге и хотел выбрать именно по долгу, а не по собственной жалости.
Паэн… добряк! Самый настоящий добряк, который всегда рад и уборку лишний раз сделать, и помочь кому-нибудь, и расстраивается после каждой нападки в свою сторону. Хороший человек, исполнительный милосердный палач, но не терпит нападок, не умеет реагировать на них, на насмешки и презрение, расстраивается каждый раз слишком уж сильно.
Значит, не Паэн. Всегда в сторону палача будут издевки и смешки. Палач, возглавляющий других, должен быть сильнее их.
Фалько? Этот, как подсказывало сердце Маттео, не должен был задержаться надолго. Слишком для этого у него живой ум, слишком живая хватка. Такой мог бы стать прекрасным лидером, но он не захочет