Танюшкин дар

Она слышала, как в коридоре затихли радостные голоса, хлопнула входная дверь и в доме всё стихло. Ушли последние пациенты, а их голоса словно продолжали звучать в комнате, наполняя её радостью. И неудивительно. Разве могли эти молодые родители неделю назад подумать, что их сынишка начнёт говорить после четырёх лет молчания?! Для них ещё долго будут чудом его первые слова в пять лет, которые он сделал, как первые шаги. Сколько за эти годы было поездок в разные города, клиники, институты! Везде одно и то же. Оплаченные счета и бессильное недоумение специалистов, тёплое сочувствие, от которого они устали. Но это свершилось. Они нашли спасение там, где не ждали. Их ребёнок обрёл дар речи, а они неожиданно для себя обрели крылья, веру в то, что есть ещё на Земле Добро, помогающее людям, когда никто не может помочь. Это открытие дорогого стоит, и сделавший такое открытие даже весь мир начинает воспринимать по-иному.
В доме осталась одна хозяйка. Дом давно привык к непрерывному потоку гостей каждый день. Но для хозяйки дома это были не гости. Все они были её пациентами со своими проблемами, болезнями, невзгодами. Сколько их было за тридцать лет? Кто их считал? Ей это было не надо. Все годы она чувствовала, что дом её наполнен теплом благодарности всех этих людей за те Добрые Силы, что им помогают в этом доме.
Хозяйка погасила свечи, догоравшие на чёрном подносе у стола, встала и прошла на кухню. Пора ужинать, но для неё наконец настало время обеда. Поставила кастрюлю на плиту, включила электрочайник, улыбнувшись своим мыслям. «Забавный этот Дениска. Сейчас у него всё пойдет на лад. Болтать будет без умолку. И родители у него славные. Особенно мама. Мама… ». От этого слова заныло сердце, как в детстве. Пройдёт ли когда-нибудь эта боль? У неё не было в детстве таких родителей. Осталась только память о маме, причиняющая боль.
С какого возраста человек помнит себя? Наверное, каждый по-разному. Для неё в этом не было вопроса. Память жила в ней вместе с той болью, что поразила её сердце в пять лет. В тот год умерла её мама. С пяти лет началась жизнь в детском доме в соседнем селе. В пять лет человек ничего не умеет, но ребёнок уже понимает боль утраты. Эти ножницы тяжело ранят тех, кого горе застает в таком возрасте.
В новом доме вокруг неё шумела ребятня и невозможно было найти уголок, где можно спрятаться и не видеть ничего, кроме маминых глаз. Единственным тихим местом был лазарет, где первые дни и лежала Танюшка, не в силах реагировать на окружающее, не замечая приносимой еды, которой её насильно кормили.  На маленькой кроватке она напоминала неподвижный, скомканный в комок листочек, сорванный с дерева жизни ветром судьбы. После выхода из лазарета долгое время она не походила на шумных и бойких питомцев детского дома. Глаза мамы не отпускали её. Она видела их в окно по ночам в перемигивании звёзд. Днём она искала её лицо в небе среди облаков. Ей казалось, что там, из-за облаков, мама смотрит на неё. Надо только дождаться, когда облака разойдутся прочь. И она ждала, замерев и запрокинув голову вверх, а ветер шелестел листвой на деревьях, вселяя надежду. Она ещё помнила мамины песни, повторяла её слова.
Детей каждую неделю водили в баню. Идти надо было по узеньким кривым мосткам без перил через речушку на другой берег. Весной она походила на речку, а летом напоминала широкий ручей. Ребятня выстраивались в цепочку и перебирались на другую сторону. Нет, ничего там сложного и опасного не было. Для Танюшки опасность была в другом. Уже на середине мостика она глянула вниз. Внизу журчала вода в своём течении меж берегов. Но зачем ей, Танюшке, на тот берег? Там нет мамы. К чему всё это? Она хочет к маме. Вместо того, чтобы шагать прямо, она ступила в сторону и полетела вниз. Вода сомкнулась над её головой. Она испытала облегчение. Она идёт к маме. Но вместе с лёгкостью она вдруг услышала божественную, неземную музыку, когда вокруг всё остальное для неё исчезло – и свет, и солнце, и звуки, и сама жизнь с суетой, с горем, с бедами. Ничего вокруг не существовало. Музыка заполнила её сознание и это было что-то, не похожее ни на какие другие земные звуки.
Очнулась она опять в лазарете и помимо боли испытала новое для себя чувство. Всю жизнь это её потом удивляло. Она почувствовала ненависть к лицу, склонившемуся над ней. Зачем её спасли? Зачем жить? Мама ждёт её.
- Очнулась? – обрадовалась воспитательница. – Как же ты так? Ни разу у нас такого не было, - покачала она головой и погладила Танюшку по волосам, разбросанным по подушке. Глаза Танюшки были закрыты. Она почувствовала на голове мамину руку. Мама успокаивала её. Незаметно для себя она уснула. Во сне снова звучала божественная музыка. Никто не говорил ей, что бывает такая музыка. Это она поняла гораздо позже, как можно назвать такую музыку, во взрослой жизни, когда дивные звуки возвращались к ней вновь и вновь.
В лазарете на удивление всем дела у Танюшки быстро пошли на поправку. Все были заняты кутерьмой детдомовских дел, и никто бы и предположить не мог о возникновении в детской головёнке, лежавшей на подушке, недетских мыслей. У Танюшки больше не было желания прыгнуть вниз. Её вернули к жизни. Она слышала музыку. Эта музыка вызывала в ней совсем другие мысли и желания. Танюшка, не мигая, смотрела в потолок и видела там один вопрос «Для чего я живу?». Откуда в голове пятилетнего такой вопрос? Она никому его не задавала, кроме себя. Все были заняты ежедневными делами и им некогда было задумываться и отвечать на всякие вопросы. Такая была жизнь хлопотливая.
С этим вопросом Танюшка вышла из лазарета. Он стоял перед ней всю последующую жизнь. Музыка, звучавшая по ночам, словно дразнила её, напоминая об этом вопросе и не давая забыть его. Так продолжалось долго, пока она не нашла своё предназначение и не ответила себе на этот вопрос.
Вскоре после выхода из лазарета была ещё одна попытка сбежать прочь от действительности. Сбежать туда, где когда-то была мама. Детский дом стоял на краю села у самой дороги в её родную деревню, откуда её привезли. В один из летних дней она незаметно выбралась на дорогу и утопала в свою деревню за три километра. В пять лет никто не имеет понятия о каких-то километрах. Она шла в родную деревню, где был её дом. Она знала, что там нет мамы, но там остался брат. Она шагала по улице деревни и спрашивала про Безрукова у всех встречных. Она знала свою фамилию. Деревня была большой. Прохожие указали ей какой-то дом. Она вошла в калитку. По двору ходил безрукий старик, оторопевший при виде гостьи. Её, конечно, вернули в детдом.
Неожиданно тишину кухни нарушил громкий звонок мобильного телефона. Ещё не успев ответить, она услышала встревоженный женский голос:
- Алло! Татьяна Петровна! Извините за беспокойство! Мы вчера были у Вас, привозили сына. Ночью он наконец спал хорошо. Сегодня к вечеру опять начались осложнения. Я не знаю, что делать. Мы завтра не сможем приехать, а ему становится хуже, - но взволнованная речь была прервана:
-  Ты скинь мне его фотографию, - спокойным голосом проговорила хозяйка дома. – Я с ним сегодня поработаю перед сном. Не надо никуда ездить.
- Правда?! Такое возможно?!  Я немедленно скину Вам фото. Не знаю, как мы Вас будем благодарить! Не знаю, как всё это объяснить, но после ваших сеансов сын начал спокойно спать впервые за долгое время. Я уже забыла, что это такое – спать по ночам. Огромное Вам спасибо! - неслось из трубки. Голос затих. Татьяна Петровна отключила плиту, на которой стояла кастрюля, выключила электрочайник, не проявляя к ним интереса. В свои семьдесят лет она выглядела маленькой, даже миниатюрной, а тогда, в пять лет, среди своих одногодок казалась крошечной и по этой причине её первое время в детдоме не привлекали ни к каким работам. А работы там было великое множество для всех, и это не считая учёбы в школе. Хозяйство в детдоме было большое. Всё было на плечах ребятишек. Огород при детдоме, ферма. Сами садили картошку, сами помогали на ферме, сами заготовляли сено, дрова на зиму. Ей сейчас было трудно представить, чтобы в наше время дети имели представление о таком труде.
А в то время Танюшка как-то незаметно сама нашла для себя работу, оказавшись первой помощницей бабы Шуры, старенькой нянечки, для которой детдом был родным домом, как и для всей детворы. Она давно жила при нём, оставшись одна. Обычно баба Шура помогала на кухне, но летом всё свободное время пропадала в полях, в лесу, заготовляя для детдома лечебные травы, всякие корешки, которыми была увешана её комната. Ни в одной другой комнате не было таких удивительных запахов. Так и бродили они везде вместе. Держась за руки, с мешками для трав и кореньев. Если кто-то попадал в лазарет, баба Шура неотлучно хлопотала вокруг больного, позабыв про все остальные дела. Тут уж в ход шли её настойки и отвары. Рядом всегда оказывалась Танюшка, помогая ухаживать за больным. Не было случая, чтобы в детдом пригласили деревенского фельдшера. Баба Шура всех поднимала на ноги. Частенько деревенские жители заходили к ней за помощью. Для всех у неё находилась нужная травка.
Танюшка хвостиком ходила за бабой Шурой, а та рассказывала ей про все травы, как взрослой, и объясняла, как они применяются. Казалось бы баловство, игра. В те времена никто не задумывался о том, что в игре дети запоминают информацию лучше, чем при всех других методах обучения. Спустя годы Татьяна Петровна не раз удивлялась своим знаниям. Они оказывались на все случаи жизни. Что это было? Для неё самой это оставалось вопросом. Знания даёт учёба. Долгие годы учёбы. Только тогда врач может считать себя грамотным специалистом и помогать людям. У неё не было медицинской грамоты, но её знания помогали людям. Откуда они даны ей? Из далёкого детства? Если бы она всего лишь знала травы, если бы дело было только в этом, люди не ехали бы к ней со всех сторон. Но как она могла видеть все органы человека?! Увидеть очаг болезни и её причину?! Как? Для неё самой это было вопросом. Травы, знания о них, оказались началом того пути, о котором она не подозревала, долгие годы задавая себе вопрос «Зачем я живу?». Но первые шаги на тот путь были сделаны там, в далёком детстве. Рядом с бабой Шурой. Началось всё тогда. Спустя годы, это можно было понять.
Во дворе хлопнула калитка, знакомый стук в окно кухни, шаги в коридоре.  Она уже знала, что пришла соседка Наташа, тридцатилетняя мать троих ребятишек. Она всё привыкла делать быстро – и говорить, и ходить, и управляться по дому.
- Я чего забежала-то, - затараторила вошедшая молодая женщина в проёме кухонной двери. – Смотрю, у тебя все разъехались. Хватилась, лаврового листа нет суп заправить.
- Да ты присядь хоть, отдышись от своих. Как они у тебя?
- Да ничего, сопливят понемногу. В луже опять лазили, пока я в магазин бегала. Сидеть -то мне некогда, побегу я. Опять натворят чего.
- Твой-то на вахте?
- Да. Ещё два месяца ждать. Это уже скоро, - вздохнула Наташа. – Если бы не ты, то и некого было бы ждать нам. Думала, не вернётся с прошлой вахты, когда в больницу там попал. Хорошо хоть, что признался про болезнь. Ладно, что позвонил, проговорился. У меня и мысли не было к тебе обратиться, Татьяна Петровна. Все ведь болтают, что враньё это ваше