Вся природа ликовала!
Яркое весеннее радостное солнце ласкало белоснежные вершины Кавказского хребта и нежно-розовые от цветущих персиков изумрудно-зелёных долин.
Величавый Эльбрус, накрывшись снежной папахой, торжественно взирал на стройных сильных джигитов, танцующих зажигательную лезгинку. Вооружённые кинжалами, они кружили вокруг прекрасных тоненьких девушек:
-Асса!
Полковник Владимир Личман держал в одной руке аппетитный большой кусок шашлыка, в другой же - бокал вина.
Несмотря на радость, разлитую вокруг, лицо полковника выражало полнейшее неприкрытое уныние и даже скорбь.
И это - несмотря на то что лезгинка сменялась бравурной музыкой и бокалом настоящей грузинской чачи.
Чокаясь с гармонистом, сидящим рядышком, у костра, полковник тоскливо поглядывал на пудовую гирю. Очень уж смущало, что собачья толстая цепь прочно крепила его ногу к этому чугуну.
Отсюда и печальные мысли, не смываемые даже крепкой ароматной чачей:
"Что я тут делаю? Зачем? Как здесь очутился?"
Уныло повесив свой длинный нос и распушив большие уши, Личман со скрипом двигал извилинами:
"Из Москвы в Ставрополь долетел нормально. Редактор окружной газеты Эдик Рагимов встретил и довёз до редакции. Напоил там коньячком.
И говорил, что хотел бы стать собкором газеты "Граница" по всему Северному Кавказу. Хитрая бестия! Родом сам из Дагестана. Хочет ездить туда за счёт редакции. Как бы в командировку.
А что я? Туману нагнал. Сказал, что надо сначала этого подлеца и мерзавца Ильина с должности собкора согнать. Тогда можно его, Балалиича, ставить. Намёк понял?
Эдик понял, но оказался труслив. Сказал, тягаться с зубастым подполковником Ильиным не могёт. Лучше уж москвичи пускай сражаются с мятежным корреспондентом!"
Тяжкие думы Личмана прервал сильный дружеский толчок.
Хозяин дома, огромных размеров мужчина, наливал чачу в большой хрустальный рог:
-Брат! Зачэм грустыш? Давай выпэй! За маладых!
Звеня кандалами, сбоку зашептал второй кавказский пленник:
-Брат! Пей, пока наливают! На том свете горевать будем!
Выпив за здоровье молодых, в честь которых и организовали сабантуй, полковник ещё раз окинул печальным взором трёхметровой высоты краснокирпичный забор:
"Бежать не удастся, да ещё с гирей на ноге! А товарищ по несчастью - не помощник!"
Полковник вздохнул, вспомнив печальную историю Бори, как звали бородатого лохматого засаленного мужичка.
Боря служил гармонистом в знаменитом Краснознамённом военном ансамбле имени Александрова. В Москве, естественно.
Но покусал мужика "Зелёный змий". Да так сильно покусал, что вышвырнули Борю без жилья и денег.
Не найдя себе применения, подался наш гармонист в подземные переходы. Играть всяческую музыку.
И однажды его заметили двое мужчин кавказской национальности. Зазвали в кабак, хорошо напоили, и...
Началась у Бори новая, безалкогольная жизнь. Спортивно-оздоровительная. На кирпичном заводе, затерянном в горах Кавказа.
-Пей, брат! - шептал он полковнику. - Сегодня у них праздник, свадьба. А завтра тебя вместе со мной на кирпичный завод погонят. Неделю назад сменщик мой умер. Ты его заменишь.
Личман, выслушивая Борю, тяжко размышлял:
"Это как? Меня, московского полковника, редактора главной пограничной газеты, на кирпичный завод? Бред какой-то!"
Выпив ещё немного чачи, полковник включал своё аналитическое полушарие. Подозревал он, что "подставу" с похищением устроил кто-то из своих, чтобы занять его редакторское место.
"А может, это происки злобного мятежного корреспондента Ильина? - размышлял Личман. И тут же успокаивал себя. Вряд ли подполковник, хоть и мятежный, точит на него, своего начальника, ядовитый зуб.
Точит он, обуреваемый мстительностью, на главного шефа - полковника Калинкина и его заместителя Петровкина. Они открыто и неприкрыто выражали недовольство работой собкора. Мол, генералы очень недовольны его расследовательской деятельностью и статьями в "гражданской" прессе. Статьи, конечно, правдивы, о махинациях пограничных тыловиков. Но ведь это очернительство погранвойск!
Калинкин с заместителем постоянно грозились уволить мятежного Ильина. И неоднократно подводили "под уголовку".
Однако он, Личман, нигде не светился и не ставил своей подписи. Хотя нет! Одна подпись всё же имелась. На представлении об увольнении Ильина. Неужели мятежник пронюхал о подписи?
Личман, наливая себе чачи, вспомнил странные слова Ильина: "Культур-мультурная программа, говорите?"
Злобные эти слова Ильин прошипел вчера, неподалёку от редакции окружной газеты. Прошипел в ответ на совершенно справедливое обвинение, выдвинутое Личманом, как начальником:
-Ты мужик или как? Почему не организовал мне культурную программу? А Эдик организовал!
Возмутительно, что Ильин, подчинённый Личмана, не организовал культурной программы своему шефу! И не встретил в аэропорту! Сидел себе в корпункте, и плевал в потолок!
Усмехнувшись, нахальная морда подполковника зловеще выдала:
-Во-первых, я не мужик! Я казак! А мужики в навозе ковыряются!
На второе у Ильина был странный вопрос:
-Культур-мультурная программа? Сейчас узнаю!
Позвонила эта "немужичья" морда кому-то, и сообщила:
-Брат мой приглашает Вас в ресторан! Очень хороший ресторан!
Вот после этих братских посиделок и отключило полковничий разум. Напрочь отключило!
А теперь вынырнул он, московский полковник, в неизвестных горах с гирей на ноге. И товарищем по несчастью, обещающим тяжёлый скорбный рабский труд на подпольном кирпичном заводе.
Чтобы немного забыться, Личман налил полный бокал чачи. Крякнув, залпом выпил. И, несмотря на длительные редакционные алкотренировки, "поплыл".
Разбудил его требовательный стук в дверь:
-Разрешите?
Спустив ноги с лежанки, Личман потряс тяжёлой каменной хмельной головой:
"Всё! Писец пришёл! На кирпичный завод!"
В дверь просунулась знакомая и очень противная рожа.
И был это подлейший подполковник Ильин собственной мерзопакостной персоной!
-Разрешите, товарищ полковник? Разрешите замок?
-Какой замок? - промычал Личман, протирая опухшие глаза.
-Вон тот! На Вашей ноге! Разрешите?
Пока Личман соображал и пытался унять тряску телес, Ильин нагнулся и схватил никелированный замок, пристёгнутый к ноге полковника.
Ловким неуловимым движением наглая морда вытянула отмычку и, покрутив, открыла замок. Хомут, стягивающий полковничью ногу, мягко упал на потёртый ковёр.
-Брат просил вернуть замок. А хомут оставить Вам на память! - протянул Ильин кандалы.
Пока Личман удивлённо и непонимающе таращил глаза, подполковник полез в сумку вытянул, как фокусник, бутыль:
-Это - от брата! Хороший коньяк, дагестанский!
Личман ошарашенно промычал:
-Я что, в Дагестане?
-Нет. Это Ставрополь. Гостиница.
Наглая морда при этом имела простофильское солдафонское выражение. Но, получив разрешение идти, на выходе всё же не удержалась от ядовитой реплики:
-Культур-мультурную программу продолжит Эдуард Балаиич! Он внизу ждёт, в холле гостиницы!
