ударился о землю… Пилон – это крыло, под которым подвешивают управляемые ракеты и бомбы. Пилон этот тут же и оторвало. Затем машину перебросило вправо, и он ударился о землю правым крылом. Его тоже оторвало. Потом МИ-24 встал на все три колеса и, утопая в вязкой земле, стал заваливаться вперёд с креном влево. Лопастям до земли оставалось сантиметров 15-20, и он косил ими траву. В этот момент левый двигатель вышел, наконец, на взлётный режим, оторвал вертолёт от земли… Дотянув до края аэродрома, я посадил его по-самолётному.
И если бы хотя бы раз винт тогда коснулся земли, то всем нам пришёл бы конец. Оба бака у нас полны были топлива…
В наушниках тут же раздался громкий голос диспетчера:
– «Борт 39», у вас грубая посадка!! Осмотрите вертолёт!
А я ему в ответ говорю:
– Врача на полосу!
Лейтенант Буров тогда всё лицо в кровь разбил.
Внешний осмотр показал, что в том учебном полёте я потерял оба крыла и прибор для наведения управляемых ракет стоимостью как пять автомобилей «Волга». Прибор тот крепится внизу вертолёта, и на болоте его смяло.
То, что требовалось делать мне по инструкции, я знал назубок, но сделал по-другому. Тогда мной как будто управляла чья-то Рука. И Ей я доверял больше, чем инструкции и самому себе. Потом уже, спустя дни и месяцы, до меня дошло, что это Она спасла всех нас… Осознав это, я поверил в Бога.
Вину всю за то лётное происшествие я взял на себя. Иначе пострадали бы все. Лейтенанта Бурова и курсанта Тетерина тоже выгнали бы из училища.
Начались расследование. Члены комиссии тесно общались с командиром полка и установили, что: «Инструктор допустил грубейшую ошибку при управлении вертолётом, и в создавшейся критической ситуации действовал не по инструкции. В результате бортмеханик получил травму; вертолёт МИ-24Д повреждён и нуждается в капитальном ремонте. Неверные действия инструктора могли привести к гибели всего экипажа».
С лётной профессии меня сняли. Вскоре я сам подал заявление на увольнение из вооруженных сил. Уговаривать меня не стали.
Но, на самом-то деле, ушёл я из армии потому, что страх у меня к высоте появился. Понял я – нельзя мне больше летать – разобьюсь точно… Всё делается к лучшему. После увольнения в запас я начал на гражданке новую жизнь.
Как показали дальнейшие события – опасенья мои были не напрасны.
Вскоре после моего увольнения погиб лейтенант Буров. Поехал он в родной город в отпуск, и поздно вечером мылся в бане. В это время через места те прошёл грозовой фронт. Ветер повалил много деревьев, и они оборвали провода. Когда борттехник вышел в темноте из бани, то встал на провод…
Курсант Тетерин успешно закончил училище, и попал служить в Афганистан. Там он поддерживал с воздуха пехоту, и, говорят, разбился в горах сам. Слишком резко тогда он подал ручку управления на себя. Лопасти в таком случае впереди идут рывком вверх, а сзади – рывком вниз, по инерции прогибаются через упор и отрубают своему вертолёту хвост. Большинство наших лётчиков в Афгане погибли именно так: не от огня противника, а из-за неумения летать в горах.
Недели через две после моего лётного происшествия в училище произошла ещё одна очень тяжелая авария. Курсант-отличник, летавший без инструктора, не справился с управлением и утопил вертолёт в реке. Сам он погиб, а два других курсанта выплыли. Начались разборки. В конце концов, командира нашего полка отстранили от должности.
Новый командир сам изучил все лётные происшествия, что были до него в училище. Рассмотрел он и моё дело и повторил мою ситуацию на высоте 800 метров. Сам он делал всё по инструкции и потерял 200 метров… А у меня-то было всего 70 метров, и мне их хватило!
«Эх, зря вы такого лётчика с лётной сняли. Ни за что…» – сказал он тогда.
Через год где-то, один мой друг, служивший в училище, мне написал: «Да ты у нас героем стал! Твою предпосылку к лётным происшествиям, как правильную, сейчас во всех лётных училищах преподают. Отработку твоей вводной начинаем мы на высоте 600 метров… Через овраг твой мы маршрут проложили. С четвертым курсом летаем там по склонам…»
И вот сейчас, спустя много лет, мне отчетливо видно, что тогда – 24 мая, я и два других члена экипажа «Борт 39» должны были разбиться. Но, за любовь к Небу, и за то, что я не побоялся выступить на партийном собрании за правду, Бог, по великой милости своей, сам вывел меня из состояния неверия и даровал много лет жизни для покаяния.
В ту ночь такси наше в аэропорт прибыло вовремя. И рейс мой «по метеоусловиям» всего на полчаса задержали.
А на прощание таксист мне сказал:
– Когда все мы взлетаем в небо – то становимся ближе к Богу. Ну, а крылья у нас иметь может только душа.
