Страшно, как рентгеновский снимок, смотрится замёрзший зимний лес, запелёнатый туманом.
То там, то сям проступают чернеющие старым серебром размытые стволы хвойных деревьев в редкие минуты, когда едва заметный бриз всколыхнёт тяжёлое облако серого тумана и проступят через него сучковатые деревья рёбрами какого-то доисторического зверя, угодившего в природную ловушку, да так в ней и оставшегося, не имея сил выбраться.
Изредка, глухо ухая пустотой, качнутся графитные искорёженные кроны, и кое-где от ствола отлетит от замёрзшей ветки прозрачно-жёлтый уцелевший в ненастье листочек, вспорхнёт, покружится и завязнет монетой в сохранившейся с осени паутине с застрявшими в ней комочками снега, будто сакральная плата за короткое счастье продления красивой недолгой жизни.
Где-то поблизости, над самым лесом, серой тенью мелькнёт ворон, разрезая острым крылом, сгустившийся мусс остывшего воздуха и просыплется вдруг из него, как из прорехи в торбе, чьими-то таинственными следами, отпечатавшимися на корке наста прерывистой цепочкой неглубоких ямок, притрушенных старой хвоей и смолянисто-коричневыми чешуйками коры или продольно-поперечными глубокими и узкими следами, оставленными неизвестно кем и когда.
Страшен, как рентгеновский снимок, и потому инфернально-притягателен зимний лес, укутанный серыми тенями загадочных видений, неподвижно застывшими в молочно-синей дрёме тумана.
