Цвет студенчества Бауманки, в золотые времена – Императорского Московского технического училища, матери ВУЗов Российской империи, а в семидесятые прошлого века – морально устаревшего и потому недобиравшего поступающих конкурсантов института, в обед оседал в "Булони", в стекляшке парка Московского военного округа, а ныне – Лефортовского парка..
Перешёл мост через Яузу – и балдей.
У студентов Энергетического было по отношению к бауманцам – привилегированное положение: они могли квасить как в "Булони", проехав пару остановок на трамвае, так и у "Петра и Павла" на Солдатской, но больше всего любили "Ухтомку", хоть до неё добираться было подольше. Вблизи Храма апостолов Петра и Павла, и при «совке» устраивавшего на Пасху крестные ходы, в которых комсомольские активисты время от времени вылавливали «заблудших» комсомольцев, пивточка была открытой. Все ветры, дожди и снега – твои. Но она была незаменима в том плане, что открывалась в восемь утра – и всякий "перебравший" накануне общежитеец имел возможность поутряне поправить здоровье.
Булонь нам была какой-то чужой – из-за бесконечного наплыва офицеров, обучавшихся в Военной академии.
А вот "Ухтомка"… Ухтомочка… Более уютного места для будущего энергетика в мире не было. Пивняк, пристроенный к первому этажу жилого дома, углом выходившего на Ухтомскую улицу, которая упиралась в Госпитальный вал. Отделённый вековыми тополями от трамвайных и автомобильных путей, павильон стал местом душевного отдыха самых ярких и общительных студентов МЭИ. Мало кто выпивал больше двух кружек, чаще – одну, но действие сопровождалось интеллектуальными штурмами и воспоминаниями, пересудами и взрывами творчества, без которых студенчество существовать и не могло.
"Пусть в рюмки вливаются реки вина! Реки вина!!!
Мы не выйдем отсюда, пока не допьём всё до дна!
"Ухтомка" дала воспитанье, "Булонь" нам открыла пути...
Приложим все наши старанья, чтоб дверь к дому найти!
Не верьте тем, кто врёт, что мы
Здоровье пропили своё и умы!
Любой студент АВТФ
Докажет, что всё это – блеф!.."
– гимн нашего "элитного" факультета частенько доносился под звон гитары из-за стен заведения. Написан он был Серёгой-"жмуриком", получившим прозвище за нависавшее на левый глаз веко, завсегдатаем общаг, часто комиссарствовавшим в стройотрядах, где и закладывалась студенческая общность.
Местная публика была терпимой и достаточно спокойной. В основном – пожилые алкаши.
Всё трудоспособное население днём ходило на работу. Не имело никакого значения, был ли полезен труд, но конституционное право на него неукоснительно обеспечивалось, а иждивенство преследовалось Законом. И даже если лентяй не выполнял и половины нормы, ему всё равно платили зарплату, намного превосходящую прожиточный минимум. Правда, из-за этого тем, кто существенно перекрывал нормы, платили не намного больше, а в случае систематического перевыполнения – нормы автоматически повышали. «Экономика была экономной» и до завета неколебимого Генсека, носившего нетленное отчество.
В уютном пивняке, как водится, обитали постоянные посетители, которые, даже не будучи знакомыми, при встрече взглядами – приветствовали друг друга кивком головы. Один безымянный дед посещал заведение ежедневно и проводил там время практически от открытия до закрытия. Мы заочно прозвали его «Отцом Ухтомки». Наблюдать за персонажем было весьма любопытно. У деда никогда не было денег – и при этом он не оставался не только без пива, но и без «закуси». Подливали и подкладывали ему практически все завсегдатаи, и даже дородные женщины, наполнявшие за несокрушимым барьером кружки, изредка подавали незлобливому старику по полпорции брындохлыста в сопровождении блюдца пареного гороха, который в компании с горчицей, стоявшей посреди круглых мраморных столиков в компании соли и перца, весьма сносно сочетался с пенным напитком. По правде сказать, пивко в подобных заведениях бывало жидковатым, вследствие чего пена в кружке держалась не более пяти минут. Поэтому – если очередь к соска’м не была слишком большой, любители больших объёмов брали, тем не менее, не больше двух кружек за раз. Ну, и порцию креветок, конечно. Недорогая меленькая креветочка превращала процесс пивопоглощения в особенное действо. Не говоря о том, что аромат варёных ракообразных, окатывая входивших, вызывал в них неимоверный аппетит.
Сначала выбираешь самых крупных, а если повезёт, икряных. Выгрызаешь сладковатую икру из ножек, потом снимаешь крышечку панциря с головогруди. Если в лапах нет икры, то она вполне может оранжево просвечивать из-под панциря. Если действительно есть, снимаешь не отложенную икру зубами. Потом аккуратно отделяешь всё несъедобное – и переходишь к тельцу. Раскрываешь его покров, раздвигая пальцами ряды ножек, и, нажав на хвост, выдавливаешь тоненькую мякоть, после чего дрожащее обнажённое розовое тельце медленно отправляешь в рот – и, когда зубы начнут превращать мясцо в кашу, делаешь полноценный глоток пива. С креветкой и жидкое пиво кажется вкуснее.
Бутылочный продукт, несколько более высокого качества, можно было неделями безуспешно искать по магазинам. Не зная, где и когда «выбросят» дефицит, нечего было и затеваться. Иногда находили, конечно, по слухам сарафанного радио или – заметив на ступенях винного отдела оживлённый хвост очереди.
Всё шло своим чередом, все ворчали на застойные времена, но, чувствуя за спиной могучую державу, были по-своему счастливы. Эпоха вызывала в свой адрес массу анекдотов. И про Василия Иваныча, и про Хрущёва-кукурузника, и даже про множественно орденоносного Генерального секретаря, хотя про него байки старались рассказывать только тет-а-тет, без посторонних ушей. Мало ли что…
Но одно дело – анекдоты рассказанные, а другое – те, что преподносила жизнь, иногда забредавшая в лице любителей пивка в пивбары, включая нашу замечательную Ухтомочку.
И вот однажды нам довелось стать свидетелями забавного события.
Два завсегдатая, известные в заведении всем и каждому, поощряемые оживившимися зрителями, условились держать пари. А попросту сказать – поспорили. Обыкновенны были состязания, кто из друзей выпьет больше до момента, когда у него «пробьёт кран», то есть – до похода в туалет.
Теперь же спор заключался в том, сможет ли один из выпивох одолеть подряд двадцать кружек, не останавливаясь и не облегчаясь никакими способами. К слову сказать, испытуемый не выделялся ни ростом, ни полнотой, ни даже размером живота, увеличением которого, как правило, сопровождается систематическое злоупотребление желтоватым напитком.
В случае его победы в споре – все десять литров оплачивал спорщик, сомневавшийся в способностях своего приятеля. Это было весьма накладно, но азарт есть азарт.
На столе плотненько, одну к другой, выставили запотевшие кружки, наполненные настолько, насколько позволяла пена. Разместить их удалось не без труда.
Из дальнего угла под гитару звенело:
"Профессор, не мучь нас наукой своей: скучно – ей-ей!
Плюнь на все интегралы – и рюмку полнее налей!
Мы сессию встретим достойно, экзамен с похмелья сдадим –
И нашей весёлой застольной кабак – вновь огласим!.."
Отчаянный пивака, собрав волю в кулак, взялся за ручку первой кружки. Неспешно подняв, поднёс к губам – и аккуратными ритмичными глотками опорожнил ёмкость. Следом в том же темпе проскочило ещё кружек пять, после чего пивоглот-спортсмен сделал короткую паузу, выпрямился и глубоко вздохнул.
Отец Ухтомки, находившийся рядом, засуетился, потирая руки, видимо, в надежде, что останется хоть кружечка, хоть полкружечки недопитого и невостребованного брындохлыста, который может перепасть и ему.
Но пока – его ожидания были напрасными: шедший на рекорд пивняка взял очередную кружку – и в первоначальном ритме осушил её.
Студенчество, между тем, не унималось:
"Без пьянки у нас не проходит и дня, трезвость – фигня!
Никакая закуска без водки не лезет в меня.
Нам шпарит мозги профессура, нас бьёт без конца деканат,
Ехидные трезвые дуры на нас – косо глядят..."
В чуть более медленном темпе спорщик стал поглощать кружку за кружкой – и к восхищённому изумлению поддерживавшей его публики – на столе, за плотным строем пустых гранёных чванов, проглядывали пять, четыре, потом – три наполненные кружки!
Ажиотаж возрастал с каждой выпитой.
Студенты остановили пение, поставив гитару к батарее у окна.
Зрители, видимо, тоже заключившие между собой пари на победу того или иного спорщика, затаив дыхание, следили за покушением на рекорд, лишь редкими репликами нарушая напряжённое молчание.
Наконец, последняя кружка с пивом коснулась губ претендента на лавровый венец.
Он задержался на несколько секунд…
По залу прокатилась невидимая волна – и во всей Вселенной воцарилась гробовая тишина.
Видно было, как побелели костяшки пальцев, сжимавших ручку кружки…
Напряжение предвещало катастрофу.
Отчаянным усилием воли пивной стайер втянул в себя первый глоток – и… размеренными мелкими глотками одолел последнюю ёмкость.
Народ взорвался восторженными криками.
Есть рекорд!
Но победитель не спешил покинуть зал.
Со спокойным выражением лица он направился к барьеру. Очередь отступила – и герой произнёс, протягивая помятый рубль:
– А теперь – парочку для удовольствия. И креветки, пожалуйста.
Торжественно, с чувством, рекордсмен употребил свой заказ – и, не торопясь, невозмутимо пошёл облегчаться.
