Актёрский роман Глава 5 Развод с любовью

гречанки, разлетелись во все стороны.
– По любви или нет? – повторил он, хрюкнув в своей обычной идиотской манере вечного клоуна.
– Скотина! – высказалась она беззлобно, поднимаясь и театрально накидывая халат.
Он проводил её косым взглядом, оценив то, что мелькало на прощание в разрезе, и понял, что лишился ещё одной радости в жизни.
– Будешь навещать больного?.. – осведомился на всякий случай, подперев голову рукой и провожая взглядом каждое её движение.
– Фигушки, – пообещала она, приводя себя в порядок.
Её волосы, цвета антрацита, никак не вязались с вызывающе-голубыми глазами, что делало её феноменом во всех глянцевых журналах и на модных столичных сайтах тоже. Мужчины оглядывались на неё в толпе, а женщины от завистью кусали себе локти. Но замуж по большой любви она так и не вышла, потратив время на вытаскивания из болота забвения таких неудачников, как Анин. «Прошлась по рукам», – самоуверенно шутила она и была недалека от истины, но нотка горечи звучала у неё в голосе с каждым годом всё чаще и чаще.
– Вот так всегда, – укорил он её, – а мне как жить?
Но она пропустили божественное вопрошание мимо ушей, хотя именно ради таких моментов и прибегала к нему: Анин был неотразим в своей тождественности. Страх потерять его, сжало её сердце, однако, отступать было поздно, время уходило, и надо было упорядочивать личную жизнь, а не забегать «на минуточку» к таким подлецам, как Анин.
– И не вздумай мужа шантажировать! – приказала она капризно, ожидая, что Анин стушуется.
– Очень надо, – скривился Анин, всё ещё безупречно попадая в её тональность и ритм.
– Я ему всё рассказала, – задрала она подбородок с голодной впадинами на скулах, завязывая волосы ленточкой.
Над голодными впадинами она работа целенаправленно, истощая себя то экзотическим диетами, то многочасовыми экзерсисами в спортивном зале. И через некоторое время они действительно легли на её лицо, не знающее, что такое ботокс, как данность возрасту, но отнюдь не украшали, а делали её угловатее и жёстче, словно она в какой-то момент застыла во времени и превратилась в монумент самой себе.
– Зачем? – цинично удивился он, мол, муж на то и есть, чтобы его обманывать.
– Всё равно узнает, – в тон ему, так же цинично, согласилась она; и её небесно-голубые глаза ещё раз оценили реакцию Анина ниже пояса.
У неё была дурная привычка начинать заниматься любовью именно с паха. Анину часто приходилось оттирать помаду именно с этого места.
– Дура, – деловито резюмировал Анин, стараясь не шепелявить, потому что получалось диссонансом.
Он намекнул, что она всё равно собьётся с выбранного пути, который определялся как судьба.
– Дура не дура, – разочарованно сказала она, безуспешно ища тапочки под кроватью, – а когда-то надо исправляться.
– Получится? – безжалостно поинтересовался он, следуя за ней на кухню.
– Иди ты к чёрту! – серьёзно сказала она, оборачиваясь.
И та жилка на у неё на шее, которую он любил целовать, безнадёжно вопросила к честности Анина: а что он сам делает здесь, с ней в постели, если такой нравственный, и почему изменяет Бельчонку?
– Ух ты! – удивился он, потому что Воронцова моментально стала венцом зла, что при её выдержке случалось крайне редко.
Он вспомнил, что именно её выдержкой гордился больше всего, когда они появлялись в компаниях, где они старательно играли роль платонических друзей, излишне намеренно шифруясь перед телекамерами и искусно кодируя телефоны друг друга. Но разве шила в мешке утаишь? Слухи о их престранной дружбе давно ходили по Москве, а жёлтая пресса сходила с ума, и папарацци караулили их каждое движением на каждом углу.
– А кто он? – спросил Анин, усаживаясь на табуретку и поджимая ноги с холодного пола.
Надо было надеть штаны, но Анину лень было топать назад.
– Не твоё собачье дело, – парировала она, переводя разговор в плоскость лицемерия. – Где у тебя кофе? – скрипнула дверцей шкафа.
– Где-то там, – зевнул Анин.
Теперь он понял, почему ночь выдалась такой бурной, Герта явилась прощаться. «И сотни тысяч верст меж «да» и «нет» причиною любви легли, как поцелуй вослед», не к месту вспомнил он проказника Казанову, хотя никогда не отождествлял себя с ним.
– Ты почему не звонишь жене?! – вдруг спросила она, деловито наливая в турку воду.
– Потому, – вздрогнул он, не вдаваясь в подробности.
«Неудачника» он простить не мог. Даже через месяц фраза жены звучала у него в ушах так, словно она была произнесена вчера. Однако говорить об этом Герте не имело смысла, ибо, во-первых, в таком состояние она всё что угодно обернёт себе на пользу, и будет права, а во-вторых, он никогда не обсуждал с ней свою жену; это было табу, хотя Герта Воронцова в своё время и злилась из-за этого, но в конце концов была вынуждена принять его условия.
– Послушай, – нравоучительно сказала Герта Воронцова, – твоя жена всю Москву подняла на уши!
Если бы Анин не знал её лет двадцать, то подумал бы, что у неё страшно отчуждённое лицо. Но это была всего лишь игра, направленная на то, чтобы уязвить сильнее и стать ближе к новому мужу.
– И что? – спросил он пренебрежительно, выдавая своё раздражение.
– А то, что она тебя, дурака, любит!
Голодные скулы, делающие Воронцову неотразимо-прекрасной, с возмущением призывали к семейным узам и вообще, к праведной жизни. Анину стало смешно. Ах, вот как ты заговорила через столько времени!
– Это дело поправимое, – вздохнул он, всё ещё пребывая в размягчённом состоянии, – может, я на тебе женюсь.
И ему захотелось прижаться к ней, тёплой и мягкой, наговорить всяких чарующих глупостей, ещё раз утащить в постель и помириться, пока не поздно. Но он ничего подобного не сделал, а предпочёл сидеть на табуретке, поджав ноги, в ожидании того, что произойдёт дальше.
– Вот ещё, – фыркнула она, однако, не очень уверенно, – может, я за тебя не хочу!
– Хочешь, – догадался он, – если бы я только предложил.
– Предложи… – она вдруг затихла над плитой, словно моля без слов.
Там ещё было у Казановы: «Один-один-один – со всей Любовью, на все времена». Вот оно и настало, подумал Анин и не ощутил ничего, кроме пустоты в дрогнувшем, уставшем сердце.
– Ты чего? – спросил он, безжалостно подталкивая её к слабости.
– Ничего, – враждебно ответила она, – умеешь ты найти больное место.
– Ну ладно… – уступил он, – ну прости… идиота… ну бывает…
– Эх, Анин, Анин, ничегошеньки ты не понимаешь! – шмыгнула она носом и простецки вытерла лицо тыльной стороной ладони, забыв, что Анин всё подмечает, чтобы потом обыграть и подкузьмить.
– Да всё я понимаю… – огорчился он безмерно. – Так понимаю, что сам себе не рад.
Герта всегда была умна. Умнее только Бельчонок, подумал он, потому что до сих пор терпит меня.
– Ну а раз понимаешь, тогда почему?.. – спросила она с напряжением в голосе.
– Почему? Почему? – расстроился он ещё больше. – Дураком был!
– А теперь что?..
Вопрос завис в воздухе.
– А теперь ещё больше дурак, – признался он почти слезливо, но не сделал следующего шага, которого она ожидала так долго, что отчаялась ждать.
Она помолчала, следя за кофе, плечи её дрогнули раз-другой; и сердце его забило сильнее от жалости к ней, к себе, к этой никудышней жизни, в которой ты должен, просто обязан врать, юлить, изворачиваться и обманывать – всех-всех, кого ты любишь.
– Хочешь, чтобы я сделал предложение?.. – спросил он своим дюже вредным голосом, и уже не маскируясь, а выдавая себя, как преступник, с головой, свои ложные намерения.
– Не мучайся, – сказала она, помедлив, словно перед гильотиной. – Всё давно перегорело.
Но на этот раз разжалобить его не получилось.
– Не похоже, – мрачно заметил Анин, намекая на бурную ночь.
Однако это был заведомый проигрыш, и Анин понял, что разоблачён с головой.
– Я хочу начать всё сначала… с чистого листа… – медленно, как заклинание, произнесла она, обращаясь к чёрной паутине в углу. – Ещё не поздно всё забыть и начать сначала! Это мой единственный шанс уйти от прошлого.
– Зачем уходить? – несерьёзно удивился он, чувствуя себя полнейшей свиньёй.
– А ты не понимаешь?! – спросила она с вызовом, глядя не ему в лицо, а в стену.
– Нет, – ответил он, но так, чтобы она не заподозрила его в двуличии.
– Я хочу отречься от всех своих ошибок и стать той прежней, какой была в семнадцать лет.
– Хо-хо-ха-ха, – не удержался он, прикрыв рот ладонью, ибо ещё раз делано зевнул.
– Да, представь себе, в семнадцать лет я нравилась себе больше, чем в сорок семь. – Она сделала вид, что не заметила его насмешки.
– Хо-хо-хо… – снова не удержался он, безошибочно ставя её в зависимое положение.
– Нечего ржать! – вскипела она наконец.
– Я тоже твоя ошибка? – Анин не намерен был отступать, зная, что Воронцова не предаст его ни при каких обстоятельствах, что будет верна ему до гроба, но жизнь сложилась так, что они не вместе и никогда не будут вместе.
– Ты самая большая моя ошибка! – воскликнула она.
– Почему? – мстительно гнул он своё, полагая, что всё равно выковыряет эту самую правду.
То, что она собралась замуж, не считалось предательством, это было её негласным правом, которым она почему-то решила воспользоваться только сейчас, под занавес извечных побед и жизни в грехе с Аниным.
– Потому, что во всех других я искала только тебя! – выкрикнула она в отчаянии, и чёрная паутина в углу всколыхнулась, словно поняла суть происходящего.
– А хочешь, я расскажу, что будет? – предложил он, слегка ошарашенный таким признанием; многого оно стоила в устах Герты Воронцовой, но не прибавило к его самомнению ничего нового.
– Ну?.. – напряглась она.
– Через полгода, максимум, через год, ты прибежишь ко мне за тем, чего тебе не хватает, – зло сказал он.
– Не прибегу, – ответила она таким тоном, что он понял: действительно, не прибежит.
– Значит, всё?.. – спросил он вкрадчиво, давая ей маленький шанс к отступлению.
– Значит, всё! – повернулась она к нему, и кофе за её спиной зашипел на плите.
– А нам так хорошо было вдвоём, – напомнил он с надеждой на примирение.
Оказывается, мне нравятся одни стервы, огорчился он ещё больше: Бельчонок тоже сделалась стервой. Хорошо было только с Синичкиной. Мир катится в несправедливость, и романтики в нём – вечные мученики, умозаключил он.
– Всё это мы уже проходили, – сказала Воронцова жестоко.
Действительно, после женитьбы Анина, она не появлялась у него три года. Что она делала всё это время, так и осталось тайной. Он подозревал, что она уже тогда тайком сходила замуж со всеми теми последствиями, которые теперь отразились на её лице, потому что она путала замужество с распутством.
– Ладно, – сказал он как можно честнее, слезая с табуретки, – пойду штаны надену.
В этот момент в квартиру позвонили. За дверью приплясывала никто иная, как сама Евгения Таганцева. Анин с изумлением разглядел в глазок её тонкое девичье лицо.
– Кто там?.. – спросил он, чтобы оттянуть время, и шмыгнул в спальню за штанами.
В спальне Герта Воронцова абсолютно голая, со злым лицом, запихивала в кулёк свой знаменитый халат.
– Как мне хотелось проснуться однажды в шесть лет, и весь этот ужас мне просто приснился! – воскликнула она.
Анин посмотрел на неё с осуждением: он не любил долгих расставаний.
– Ты думаешь, я сошла с ума? –