Рабочий и танцовщица

В город пришла весна. Солнце сверкало в окнах повеселевших домов, каталось на трамваях по улицам; площадь перед театром оперы и балета превратилась в большое озеро, лёд на канале вздыбился и почернел.

Прокралась весна и в самое сердце молодого Бори Зинина, монтировщика сцены упомянутого театра. Он влюбился как дурак. Борька и не знал раньше, что он такой дурак. Влюбился в балерину, самую красивую артистку кордебалета. А с другой стороны, как не влюбиться, попав после срочной службы, можно сказать, прямо из казармы, в царство музыки, танца, неописуемо красивых артисток? Правда, получалось, что обожаемая балерина выходила на сцену в балетных туфлях и белоснежной пачке, а он при закрытом занавесе, в рабочей спецовке и с молотком в руке.

Догадывался Борька, какая пропасть лежит между рабочим сцены и танцовщицей, но в душе парня жила робкая надежда: он недавно стал абитуриентом театрального училища, поступал на актёрское и уже прошёл консультацию. И монтировщиком устроился, чтобы хоть на шажок приблизиться к осуществлению мечты стать артистом. Вот и выходило: поступи он в театральное – можно будет общаться с молодыми артистами почти на равных.

А пока Борька любил тайно, издали любовался девушкой за кулисами во время спектаклей. Конечно, у неё были светлые волосы, конечно, голубые глаза с выражением лёгкой грусти, высокий лоб, тонкий профиль... Про фигуру нечего говорить – статуэтка. Втрескался классически: думал только о ней, отирался за кулисами, не пропуская ни одного спектакля с её участием,  на работу ехал, как на свидание, а когда за кулисами случайно оказывался возле красавицы, то замирало сердце и перехватывало дыхание. "Рабочий и танцовщица", – смеялся про себя Борька, – и звучит-то нелепо. "Рабочий и колхозница", – другое дело!". Но, всё более разгоравшаяся любовь, разумеется, не собиралась внимать несмелым доводам рассудка.

– Так это Люба Никоноренко... в прошлом году из Вагановского пришла, – со знанием дела объяснил Серёга Кремнёв, Борькин коллега, работающий в театре уже третий год, когда Борис открылся ему за бутылкой Алиготе в буфете после спектакля. – Не замужем, но всё равно безнадёга. Будут тебе балетные на монтировщиков внимание обращать... они и не плюют в нашу сторону. Нину Сенину знаешь? Я ей два раза цветы дарил, третий раз не взяла, сказала, что обратится в дирекцию, чтобы я её не преследовал.
А поступишь ли ты в театральное – бабушка надвое сказала. Я два года поступал, больше не собираюсь. Так что извини, Боб, но с Любой у тебя безнадёга.

Боря загрустил: "безнадёга". Неужели нет шансов? А какие, собственно, шансы? На что он надеется? На Чудо? Но шанс был. И он поджидал Борьку.

Шли последние репетиции перед балетной премьерой. Монтировщики сидели в курилке, когда прибежала взволнованная помреж:

– Ребята, кто-нибудь может довести девочку балетную до нашей поликлиники? У нее что-то с ногой...
Борис выбежал на сцену первым.
– Вон она, возле кулисы, – кивнула помреж.

На стуле сидела Люба Никоноренко... Да. Чудо произошло. Оно было в репетиционном трико, халате и уличных туфлях. Растирало лодыжку. Боря подошёл, Люба подняла глаза и спросила с извиняющейся улыбкой:

– Вы поможете? Здравствуйте. Переодеваться некогда – людей не напугаем?
– Здравствуйте... нет... конечно помогу, – ответил Боря, заливаясь краской и боясь, как бы его самого не пришлось теперь поддерживать, подал руку. Балерина крепко оперлась на неё ладонью и встала. Они пошли. Люба чуть прихрамывала. Борька плохо соображал: сердце прыгает... барабанит. Как сквозь туман Боря видел удивленные лица монтировщиков, отвисшую челюсть Серёги Кремнёва... Рядом с ним шла, доверчиво на него опираясь, Люба Никоноренко. Сон? Да мечтал ли он об этом? До театральной поликлиники было метров двести. Целых двести метров!

Потом Борька вспоминал, как уже под руку они вышли из проходной, как познакомились, как спрашивал, что с ногой, а Люба говорила, что ничего серьёзного, но она боится пропустить премьеру. Он рассказал, что поступает в театральное училище, что на экзаменах тоже надо будет танцевать, что танцует плохо и волнуется. А сегодня уже первый тур. Люба успокаивала, предполагая, что будут скорее проверять ритмику, чем умение танцевать.

На полпути Люба стала прихрамывать сильнее, а вскоре попросила минутку постоять: было понятно, что ей больно. Откуда взялась у Борьки наглость, и сам потом не мог уяснить: он поднял Любу на руки и понёс, как ребёнка, правой рукой держа под коленками, а левой поддерживая спину. Люба, для которой поддержки были делом привычным, всё же говорила, что ей неудобно, что она сама дойдёт... но в то же время красивым жестом балерины обняла шею своего нежданного партнёра. Боря, вконец опьяневший от её нереальной близости, уверял, мол, ногу нужно поберечь, а ему нисколько не тяжело, хоть он и не профессионал, и не умеет делать поддержки. Люба сказала, что у него хорошо получается. Уже нисколько не веря в подлинность происходящего, отдавшись на волю неведомых бесконечно добрых сил, Боря донёс Любу до поликлиники.

Он слышал из-за двери, как хирург говорил в кабинете:

– Сейчас этого делать нельзя, но если вы настаиваете, то обработаю хлорэтилом.
Выйдя от врача, Люба бодро сказала:
– Заморозили голеностоп, теперь не больно. Сама вернусь на репетицию, спасибо вам огромное! 
– Точно сама дойдёте?
– Точно, точно! – Люба улыбнулась.
– Тогда я бегу на экзамен.
– Ни пуха!
– И вам успеха на премьере!
– Спасибо!

Борька сбежал по ступеням, расправил крылья и легко полетел по переулку, задыхаясь от счастья.

Следующие две недели, хоть и не подарили Борису встречи с Любой, прошли чрезвычайно плодотворно: он прошёл все три тура. Сдал и общеобразовательные. Страшно повезло – поступил! Ошеломлённый Кремнёв согласился с другом, что раз "пошла такая пруха", то надо сделать отчаянный шаг: Боря должен встретить Любу после премьеры с цветами. Главное, чтобы она взяла цветы и согласилась хотя бы немного прогуляться, поболтать. А дальше... А дальше всё сложится само собой и будет красиво. Какие сомнения?!

Зрители в зале дружно аплодировали, кричали "Браво!", артисты выходили на бесконечные поклоны, а Боря уже маячил перед служебным входом с букетом и трясся не меньше, чем три часа назад балетные артисты перед премьерой. Смотрел на своё отражение в дверных стёклах: вроде всё на месте, одет прилично, причёсан. Собирался народ, из дверей стали выходить первые участники премьеры – рукоплескания, слова восхищения, громкие поздравления, цветы.

Любы долго не было. Наконец появилась и она, чуть уставшая, но красивая до умопомрачения. На секунду задержалась у входа, как бы высматривая кого-то. Глаза их встретились. Но Люба тут же отвела взгляд. Боря сделал шаг навстречу судьбе... В эту минуту к Любе подошёл улыбающийся мужчина, лысоватый, в очках, поцеловал Любу, девушка взяла его под руку, и они пошли на стоянку.

Боря отвернулся, оглушённый. Медленно подошел к набережной, оперся локтями о парапет, посмотрел на мутную воду канала. Борьке представилось, как по воде поплывут его цветы... А люди будут смотреть на них и гадать: неужели сейчас в этом прекрасном городе тёплым летним вечером кому-то может быть грустно и очень даже хреново. Пошёл дождь. Боря не двигался, капли бежали по плечам, по волосам, по лицу.

– Молодой человек! – послышалось за спиной.
Он обернулся: под зонтом, улыбаясь, стояла Люба.
– Вы, случайно, не меня ждёте? Я сказала брату, что хочу пройтись. Обожаю пионы! Промокнете – идите скорей под зонтик!