Скоро гадрахты приготовили галгу. Двум свежесрубленным дубовым стволам – надёжно скреплённым умелыми тимрьями*(готск. тимрья – плотник), один поперёк другого – предстояло в недалёком будущем послужить орудием казни злосчастного отца Люцифера.
Сам он, разоблачённый, в одной только набедренной повязке из кожи, называемой у латенов сублигакулом, уже шагал навстречу своей незавидной участи.
И вот отец Люцифер возлёг на дубовый ствол, словно на мягкую бадию*(готск. бадия – кровать), раскинул послушно руки. Очи его отрешённо смотрели в небеса.
Вилпистур знал, каких мук предстоит хлебнуть отцу Люциферу. Поддавшись жалости, так свойственной всем добрым людям, он уже хотел привязать руки и ноги приговорённого к галге верёвками – но распинаемый почему-то воспротивился.
– Нет! Бей газды! Ты знаешь, как это делается, – и отец Люцифер снова устремил свой взор в небеса, готовясь к скорой встрече с Богом.
Делать нечего, принесли четырёхгранные кованые газды, длиной не менее ладони каждая. Молодой расторопный гадрахт, принимавший самое деятельное участие в постройке галги, пожелал приколотить распинаемого.
Вилпистур устало кивнул и отвернулся в сторону. Казалось, он не хочет видеть предстоящих мучений отца Люцифера. Однако, когда рыжеволосый юнец приставил газду к середине ладони приговорённого и уже размахнулся молотом, резким подзатыльником сбил того с ног.
– Сопляк! Не берись за дело, коли не знаешь, как! Это тебе не колесо на арбе менять! Иди, руби дрова, пока я тебя самого здесь не приколотил.
Хэй, гахлибы! Кому знакомо это занятие? Кто из вас вбивал газды на храм? Есть такие?
Гадрахты молчали. Кто знает, может быть, кому-то из них и приходилось распинать человека, но он не желал попадать под горячую руку года-куназа? А может быть, и нет.
– Бык, сделай это сам. Я не хочу падать с креста, разорвав ладони под весом собственного тела. Сделай всё, как подобает. Это будет последняя твоя услуга мне! Давай же, не страшись!
Вилпистур отбросил сомнения. Он взял в руки молот и газду. Осмотрелся по сторонам, заметил рыжую голову.
– Тимрья! Иди сюда! Смотри и учись, хундила. Может быть, тебе это ещё пригодится.
Года-куназ приставил газду к самому началу ладони приговорённого – в ложбинку между мышцами, совсем рядом с запястьем – и с силой ударил молотом по шляпке.
Брызнула кровь, отец Люцифер непроизвольно дёрнувшись, испустил громкий стон. Большой палец руки его безжизненно согнулся – видимо, газда перебила нерв. Вилпистур взялся за другую руку. Снова – сильный удар и, последовавший за ним тяжёлый стон.
Теперь оставалось дело за малым. Года-куназ чуть согнул в коленях ноги ус-храмньи и поставил стопы, одна на другую. Резкий удар, ещё удар! Газда, с противным хрустом раздробив кости, впилась накрепко в дерево дуба.
– Вздымайте! – Вилпистур отбросил молот в сторону и отер с влитса кровавые брызги.
Гадрахты, дружно подняв храм, установили его в заранее выкопанную яму. Накидали для надёжности туда камней, а после споро принялись работать деревянными лопатами и мотыгами. Крестная казнь отца Люцифера началась.
Он умирал долго – весь остаток дня и последующую за ним ночь. Неоднократно Вилпистур порывался прекратить мучения несчастного щадящим ударом мечиса, но в последний момент что-то его останавливало. Отец Люцифер настаивал на распятии, прекрасно ведая, что смерть на храме – одна из самых тяжёлых и мучительных. Значит, так было нужно. И года-куназ опускал вынутый уже клинок обратно в фодр.
Синьор вихса страшно хрипел – он с трудом выпрямлял колени и приподнимался, перемещая всю тяжесть тела на изуродованные газдой ступни. Надо полагать, стопы ус-храмньи жгло, как огнём. Когда сила воли оставляла его, то ноги начинали непроизвольно подгибаться, и тело провисало на руках. Однако в таком случае, ус-храмнья не мог дышать. Волей-неволей, но отцу Люциферу снова приходилось опираться ногами на газду и, поднимая своё тело вверх, пытаться ослабить удушающий спазм лёгких.
Вилпистур никуда не уходил. Он бодрствовал всю ночь, чутко прислушиваясь к звукам, доносящимся со зловеще чернеющего в свете мены, храма. Хрипы становились всё тише. Редко уже шевелился отец Люцифер – знать, конец его приближался. А, когда ухтво раскрасила землю весёлыми лучами, душа несчастного навсегда покинула истерзанную плоть.
Наверное, дух его отправился прямиком на небо. Чтобы, наконец, встретиться там со своим Богом и выяснить вопросы, ответа на которые он так и не получил при жизни. Так думалось Вилпистуру, когда, под безумный вой безобразных старух, верные общинники снимали с креста бездыханное тело. Испросив разрешения года-куназа, они унесли бренные останки отца Люцифера прочь – дабы воздать посмертные почести своему синьору и предать плоть его вечному упокоению.
