О Лёше: УРОК - НЕ ВПРОК

  А вот и неправда, что обжегшийся на молоке – на воду дует. Во всяком случае, моего четырехлетнего внука Лёши это правило не касалось ни коим боком.
Гладила как-то его мама бельё да на несколько секунд отвлеклась от дела. Вдруг, откуда не возьмись, как из под земли, возник перед гладильной доской наш вездесущий сорванец – Лёша. Возник и всей крохотной пятернёй приложился к раскалённому металлу утюга. Естественно, тут же дикий, раздирающий душу, крик ребёнка.
Насмерть перепуганная мама бросилась к сынишке. Вся ладошка малыша была краснее варёного рака и мгновенно покрылась жуткими ожоговыми волдырями. Лёшка рвался из маминых, ослабших с перепугу, рук, вертелся волчком вокруг её ног и, от невыносимой боли, орал во всю мощь своих лёгких.

   Кое-как пострадавшего успокоили, смазали ручку всеми имеющимися в доме мазями и повезли в больницу. В больнице терпеливая, ласковая тетя-врач, под несмолкаемый аккомпанемент Лёшкиного ора, профессионально обработала обожжённую ручку, аккуратненько забинтовала её и велела завтра явиться на перевязку.
На завтра, пока (уже ставшая Лёшке ненавистной) тётя-врач, как можно нежнее, отделяла от живых кровоточащих ран прилипший к ним бинт, несчастный мой внук, роняя обильные слёзы, пронзительно визжал.

  Так продолжалось несколько дней подряд. И всякий раз, когда Лёшу сажали в машину для поездки в больницу, он упирался и отбивался отчаяннее, нежели приговорённый к гильотине преступник. Все взрослые, конечно, очень жалели Лёшу и только мама при этом уверенно говорила:-
«Ничего-ничего!.. Зато теперь он будет бояться утюга, как чёрт ладана. Близко к нему не приблизится.»
Но, не был бы наш Лёша нашим Лёшей, если бы вскоре не доказал маме, как была она легкомысленна в своём таком убеждении.

  Обожжённая Лёшина ладошка заживала долго и мучительно. Но вот, наконец, настал тот долгожданный день, когда дело пошло на явную поправку и врач отменила больному эти противные, болючие перевязки. И хотя до полного заживания ожога было ещё далеко, всё же столь большого неудобства сей факт Лёше уже не доставлял.

  Так вот. По истечении тому нескольких дней, Лёшина мама вновь надумала гладить бельё. Установила гладильную доску. Поставила на неё утюг и со шнуром в руке шагнула к электрической розетке. И тут!... Вновь, как из под земли, возник у гладильной доски вездесущий Лёша и на глазах у оторопевшей мамы , незажившей ещё ладошкой, с ходу приложился к рабочей плоскости утюга.
Тут же раздался пронзительный, жуткий крик. Только теперь не Лёши, а его мамы, которая от неожиданности происходящего забыла, что утюг-то ещё холодный. Будучи не в силах простить сынишке пережитого стресса и того, что предыдущий урок не пошёл ему впрок, она с усердием отшлёпала его по попе, приговаривая: -
«Ах ты паршивец эдакий! Тебе мало было одной болячки?! Ты опять туда же! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе!»

  Незадачливый мой маленький внучек плакал, конечно, но всё же довольно мужественно переносил экзекуцию и, казалось, совершенно не понимал, за что подвергнут наказанию. Наконец, мама упокоилась и с возгласом:-«Пошёл вон отсюдава» - подтолкнула ревущего сына к выходу.
Оказавшись на улице, Лёшка ещё поплакал немного от незаслуженной горькой обиды и решительно пошёл!....
Пошёл поджигать, стоявшую невдалеке от их дома, сельскую водокачку. 
     Но это уже другая история.