45. Уязвимость
Ясото находилась в критическом состоянии около двух недель. Все это время ее держали в медицинском корпусе школы Хи-но Юси при монастыре Сэймэй, куда Чан-Оуэну ход был заказан. Ксан удавалось выведать последние новости о своей подруге, и она делилась ими, когда возвращалась на постоялый двор Винсента. Так, Сэйя узнал, что Кин уже приходила в сознание, но испытывала сильные боли, поэтому ей постоянно делали инъекции каких-то наркотических препаратов, чтобы она все время спала.
Сам постоялый двор больше напоминал лазарет. Так как городская больница была переполнена, Винсент разрешил разместить раненных в свободных комнатах. По этажам гулял запах лекарств, а двор наполнился перебинтованными людьми, к числу которых относился и Тацу, собирающий всех местных детей вокруг себя на бывшем огороде. Чтобы приспособиться к травме глаз, он просил их кидать в него мячики, а сам старался их отбить. Эта затея безумно нравилась ребятишкам и немного беспокоила их мамаш.
Как-то Сэйя стоял на балконе и наблюдал за этой игрой, когда заметил, что Ксан, хлопотавшая возле одного из раненных, покачнулась и осела на землю. Пленник еще не успел осознать ситуацию, когда примчался Винсент с небольшим пузырьком в руках. Он помог ей прийти в себя, а потом, не смотря на все ее сопротивление, утащил к ней в комнату.
Одноглазый пробыл там довольно долго, и Сэйя решил посмотреть, не случилось ли чего. В тот самый момент, когда он подошел к комнате Тэно, Винсент открыл дверь.
- Как она? - поспешно спросил Чан-Оуэн.
- Заставил ее уснуть, - вздохнул Форэт, осторожно прикрывая дверь. - Обморок. Я знал, что этим все кончится... Она так переживает из-за гибели Натсуки-куна, что изматывает себя работой, дабы не позволить горю накрыть ее. Я говорил ей, что это плохое решение, но разве она будет меня слушать в таких обстоятельствах? - Он снова вздохнул и облокотился о перила, рассматривая гуляющих по дворику постояльцев и пациентов.
- Ты так заботишься о своей ученице, не в пример некоторым, - Чан-Оуэн кивнул в сторону комнаты Тацу, вспоминая его равнодушный вид и часто бросаемые слова, типа «это меня не касается».
- Видишь ли, Ксан мне не просто ученица, - усмехнулся одноглазый. - Я ее очень люблю.
Сэйю поразило, как запросто этот человек сказал ему, по сути, врагу, самое сокровенное.
- А ты уже признался? - полюбопытствовал он.
- Я особо и не скрываю... Но ей такой старик, как я, не нужен, - хозяин постоялого двора грустно улыбнулся.
Едва слышной походкой к ним приблизился Тацу. Узнав, в чем дело, он не выразил особого беспокойства и хотел пройти мимо, но Винсент его остановил, сказав вслед:
- Кстати, у меня хорошая новость. Ксан сообщила, что Кин-тян сегодня утром перевели в городскую больницу, и ее можно навестить вечером.
- Отлично! - возрадовался Сэйя. - Ди, ты пойдешь?
Немного помолчав, Тацу тихо ответил:
- Нет. Не хочу, чтобы мой вид напугал ее.
- Дурак что ли?! - воскликнул Чан-Оуэн. Винсент внимательно посмотрел на друга. - Сейчас мы тебя побреем, причешем, повязку поменяем, и снова будешь красавцем. Давай, нельзя же быть таким черствым учителем, даже если и бывшим.
- Не бывшим, - вставил Ди.
- Вот именно! - похлопал его по плечу Сэйя. - Давай! Бери пример с Винсента, который только что показал, как нужно заботиться об учениках. Да?
Форэт только улыбнулся и, сославшись на неотложные дела, оставил их. Тацу неохотно согласился и через пару мгновений Чан-Оуэн, вооружившись бритвой, готовился вернуть Ди его привлекательность. Из-за временной потери зрения тот действительно себя запустил: одежда сидела на нем неопрятно, волосы кое-как забраны в слабо заплетенную косу, щеки скрывались под неровно выбившейся щетиной.
- Почему ты так спокоен? Почему ты не боишься, что я убью тебя этой острой бритвой? - Пленник не мог принять вид этой невозмутимой покорности.
- Ты же хочешь вернуться домой? - слегка улыбнувшись, ответил Тацу.
Сэйя промолчал и принялся за работу. Закончив с бритьем, он снял повязку, чтобы она не мешала убрать ему волосы в хвост. Он взглянул на раны и ожоги и непроизвольно поморщился.
- Что? - переспросил Ди.
- Больно?
- Ничего. Лекарства Винсента всегда быстро помогают. Раны уходят, а шрамы не остаются.
Сэйя взял гребень и провел по струящимся, хоть и немного сальным, черным волосам.
- И зачем ты такие длинные отрастил? Ты их вообще когда-нибудь стриг?
- Да, - невозмутимо ответил Тацу. - Это память.
- Память? Напоминание?
- Моих родителей убили, когда я был маленьким ребенком. Но я видел... Мой брат на отца похож. Я смотрю и вспоминаю. Я решил, что буду помогать ему помнить маму. Давно решил, еще в детстве. У нее такие же волосы были и глаза.
У Чан-Оуэна что-то сжалось внутри от подобного признания, учитывая, что исходило оно от самого замкнутого человека в округе.
- Брат заходил к тебе после той битвы? - Тацу не ответил. - Да... Его, наверное, считают героем... Шутка ли — вывести всех монахов на бой?!
Ближе к вечеру Ди и Сэйя осторожно стучались в палату Ясото. Она не спала. Их приход ее очень обрадовал. Ее бледность пугала, а от слабости она говорила почти беззвучно.
- Ди-сэнсей, достэ мо? Аната но као... Аната но мэ... Сорэ ва хидои десу! (яп.: Ди-сэнсей, что случилось? Ваше лицо...Ваши глаза Это ужасно!), - дрожа всем телом, заговорила она при виде Тацу.
- Ии десу йо (яп.: все хорошо), - ответил тот успокаивающе.
- Ии дзя наи! (яп.: Не хорошо!) - хотела она крикнуть, но получилось неприятное шипение, раздавшееся вокруг и залезшее в голову. Чан-Оуэн сразу же вспомнил допрос и понял, что Кин сейчас слишком слаба, чтобы контролировать свой дар. Видимо, ее рана дала о себе знать, и она болезненно зажмурилась и стиснула зубы.
Мгновенно прибежала медсестра и выгнала молодых людей как нарушителей спокойствия пациента.
- Я говорил, - вздохнул Тацу. - Там выход? - Он повернулся и сделал решительный шаг, но прежде чем Сэйя смог остановить его, тот наткнулся на стоявшую вдоль стены скамейку и с грохотом повалился на пол. - Ксо! - стукнул он отчаянно кулаком.
Сбежались медсестры и даже пациенты, и Чан-Оуэну с большим трудом удалось отбиться от их суетливой заботы и вывести Ди на улицу. Они уже собрались покинуть территорию больницы и уйти домой, когда одна из медсестер остановила их и сообщила, что Кин очень хочет видеть Сэйю. Он бросился обратно в палату.
Ясото ничего ему не сказала, просто окутала полным нежности взглядом и легонько сжала пальчиками его руку. Ей сделали какой-то укол, и она почти сразу же заснула. Посидев с ней некоторое время, Сэйя договорился с медсестрой, что будет навешать девушку регулярно, и ушел.
Когда он проходил через больничный сад, он удивился, заметив знакомый силуэт Ди на фоне темнеющего неба, причем в том месте, где они и расстались.
- Почему ты до сих пор здесь? - поинтересовался он у Тацу.
- Я не понимаю, куда идти, - напряженно ответил тот. - Я не хочу упасть снова.
- Что за детский сад? Ты мог попросить кого угодно проводить тебя!
- Не мог, - упрямо возразил он. Сэйе почему-то показалось, что Ди ведет себя совсем странно.
- Пойдем домой, - но Тацу не двинулся с места, словно оцепенел. - Слушай, ты сам на себя не похож. Если скажешь, в чем дело, я попробую помочь.
- Паника, - тихо ответил Тацу. - Я ночь ненавижу, с самого детства ночь ненавижу, темноту ненавижу. Я пытался принять. Сейчас не могу...
- Вон оно что. Я и не думал, что ты можешь так разнюниться. Пойдем, - Чан-Оуэн взял Ди за руку, как капризного ребенка, и потащил за собой.
Со следующего дня Сэйя просиживал в больнице с утра до вечера, и поздней ночью приходил на постоялый двор, усталый и в плохом настроении. Когда не спала, Ясото мучилась от боли, хотя старалась это скрыть, но пленник чувствовал эту боль в каждом ее вдохе и выдохе. Ей делали укол, и она засыпала, не выпуская его руки. Тогда он шептал ей слова, которые не осмеливался произносить, когда она бодрствовала. Он просил у нее прощения за все, что он с ней сделал: за пробуждение сердца, за грубость и эгоизм, за то, что не смог уберечь, за то, что собирается оставить ее, за то, что не любит ее, как она его. Кин же почти не говорила, лишь периодически спрашивала, не собирается ли Ди-сэнсей навестить ее. Сэйя обычно отвечал, что тот еще не поправился.
Кроме него, навещать раненую приходили Ксан и Винсент, Рэй и Кэси. Они весело болтали, словно не было никакой битвы, словно она просто подхватила тривиальный грипп, а не лежит в тяжелом состоянии от полученных ран.
Однажды к ней зашла Рин. Она нерешительно открыла дверь и залепетала:
- А... но... Сицурэй десу га... (яп.: Прошу прощения)
- Хай. Доодзо. О ай деките урэщии! (яп.: Да. Прошу. Рада тебя видеть!), - прошептала Ясото. - Хитори десу ка? Хокано хито га куру но отамэрау ка? Матайясу ва доко? Каре ва каре но кидзу кара каифуку шимашита ка? Филиппо мо? Минна мо? Ошиете кудасаи! (яп.: Ты одна? Остальные постеснялись прийти? Где Матайяс? Он уже оправился от ран? А как Филиппо? Как остальные? Расскажи, пожалуйста!)
- Минна (яп.: все), - побледнев, выдавила девушка, ее большие зеленые глаза мгновенно наполнились слезами. Дрожащим голосом она повторила, - минна...
- Молчи! - выпалил Сэйя. Он отчаянно понимал, что весть о смерти ребят может сломить Ясото, но опоздал.
- Наруходо (яп.: Вот оно что), - слишком спокойно произнесла Кин. - Нокоттэ иру та но дарэ дэсу ка? Катсутэ аната ва? (яп.: Кто еще остался? Только ты?)
- Х..Хай (яп.: Д..Да).
- Со ка...Йоку ятта... Дзендзай... (яп.: Вот как... Молодец... Умница...). Сэйя-кун, медсестра забыла мне сделать укол. Найди ее... вместе с Рин-тян, - она тяжело дышала, и на последних словах ее голос дрогнул. Чан-Оуэн понял, что дело не в уколе, что она просто не хочет плакать при подчиненной.
Когда пленник и Асами вышли, тот пояснил девушке, что ей лучше идти домой, так как после укола Тайсё-тян обычно крепко спит. Рин послушно удалилась. Впоследствии Сэйя слышал, что она покинула Сэймэй и отправилась куда-то к себе на родину.
Кин очень переживала из-за гибели отряда и винила во всем себя. Она считала, что приняла неправильное решение, приказав ребятам вступить в бой, когда на них неожиданно напал враг во время учений. Она же могла приказать им отступить и дождаться подкрепления. Но на тот момент чувство долга превышало здравый смысл. Рин спасло только то, что по своим обязанностям она являлась гонцом и связным. От волнений Ясото даже несколько раз случались истерики. Тогда она плакала, не переставая, просилась домой и утверждала, что учитель Ди сердится на нее за ее фатальную ошибку, что она никчемный командир и т.п. Большого труда стоило Чан-Оуэну уверять ее в обратном. Успокоить ее удавалось только благодаря очередному уколу.
Прошло около месяца после перевода в городскую больницу, и Кин, как показалось пленнику, стало гораздо лучше. Во всяком случае, ей постепенно перестали давать усыпляющие наркотики. Она практически всегда пребывала в сознании, и они могли общаться. Она часами слушала его рассказы о заснеженных далях и волшебных цирковых представлениях. Порой ее охватывал озноб, и испарина выступала на лбу. Тогда Сэйя вытирал ее влажным полотенцем и согревал нежными объятьями. Но ее бледность и тяжелое шумное дыхание заставляли его беспокоиться.
В тот
