Пять рассказов. 1
Федор Иванов-Лопутин
Содержание
Москва пьющая
-Попутчик
-Цепочка зла
-Володя и Михалыч
-Ребенок
-Последний посол
___________________________
Попутчик
Высокий, сухой, черты лица правильные, большой прямой нос с горбинкой, крупные глаза, взгляд мутный, неопределенный.
И мысли такие же мутные, как взгляд:
трудно жить с похмелья!
«Надо же так нажраться!» — говорит он самокритично.
Затем спрашивает: «Далеко ехать от станции до автовокзала?»
Объясняю, что недалеко. Потом он снова и снова еще раз десять задаст мне все тот же вопрос. Память, видать, совсем дырявая. Рассказывает, что не смог достать билета до Набережных Челнов, поэтому решил ехать до Казани, а потом сесть на автобус.
Смотрит Попутчик мой на спящую на нижней полке женщину и умиляется:
«Как сладко спит!»
Вспоминает вдруг о собственной красоте: ощупывает себя, беспокоится:
«Какое у меня лицо? Нормальное?»
На его лице у правого глаза два красных пятна. Довольно заметных, потому что свежие:
«Вчера был дебош!»
«Где?»
«В тамбуре! Шумно было! Господи, какая же на свете твоем шелупонь обитает! Откуда только такие берутся? И зачем?
…А знаешь, я вчера пистолет в окно выбросил!»
«Газовый?»
«Нет. Боевой. «Макаров».
Достает лицензию на право ношения оружия и показывает мне:
«Смотри! Не вру! Жаль только, что кто-нибудь подберет!»
«Зачем тогда выбросил?»
«А это чтобы человека не убить!»
«Как же ты теперь?»
«А новый получу. Напишу заявление. Мне положено! Ерунда все это…»
Как же надоел мне мой Попутчик! Ничего у него не получалось! Падал с полки. Болтал чушь. Опохмелялся пивом. Потом грыз орешки, как ни в чем не бывало…
«Хорош работничек! Намучаются же с ним там, куда он едет!» — думал я с досадой. И, когда добрались до Казани, не пошел провожать его к автобусу. Пусть сам найдет остановку!
А теперь, много лет спустя после той встречи, с особым чувством я вспоминаю его слова:
«Выбросил оружие, чтобы человека не убить».
Если бы все, умеющие стрелять, сделали так, как мой Попутчик!!!..
=================================
Цепочка зла
29 октября в Москве было сыро. Прошел дождь, воздух казался тяжелым от сырости. В такие дни приходится чуть ли не проталкивать себя "через и сквозь" насквозь промокшую атмосферу!
Я возвращался с работы. Уже давно стемнело (только что перевели стрелки часов на час назад), поэтому источником света служили только лениво мерцавшие фонари.
Какой-то человек, пьяный, наверно, брел передо мной метрах в пятидесяти, спотыкаясь, мотаясь из стороны в сторону, как челнок в ткацком станке
.
Вдруг он шлепнулся в лужу и, медленно, неуклюже ворочаясь, стал из нее выбираться. В мутном свете фонарей он казался, скорее, каким-то медведем, чем человеком..
Когда я уже почти поравнялся с ним, он все же встал и заскользил рядом со мной по мокрому асфальту.
Я взял его под руку:
«Куда тебе? Провожу!».
Он долго не мог сообразить, куда идет, потом все-таки указал мне направление, и мы зашагали вместе.
Протопали мимо стройплощадки. Вбухались в грязь. Потом еще раз…
Вдруг незнакомец остановился и спросил меня почти трезвым неприязненным голосом:
«Чего ты ко мне привязался? Ты меня не знаешь, я тебя не знаю! Я ведь могу и ударить!»
Я немного обиделся:
«Ну, зачем же меня бить? Я помочь тебе хочу! Видел я недавно, как один пьяный стукнулся об асфальт! Точно такой же, как ты, высокий и спортивный! Все лицо себе расшиб! Весь в крови был!"
Он тихо бормочет, не слушая меня:
«Господи, Господи…», — потом делится со мной горем:
«Не люблю я всех этих „Господи“! Не люблю и не верю. У меня дочь убили. Ты можешь себе это представить?»
«Нет! Не могу!» — отвечаю я, вздрогнув.
«Я теперь всех вас ненавижу. Весь мир ненавижу! Один остался! Понимаешь? Ты не знаешь, что это значит: "Остался один!"
Я тебе все-таки вдарю!»
Он тычет мне в лицо своей большой жесткой лапой: бьет не сильно, но обидно! Несправедливо бьет!
«А пошел ты! Вали один!» — говорю я и ухожу.
Отойдя метров сто, оборачиваюсь. Он, высокий, прямой и одинокий, как фонарный столб, стоит у дороги и смотрит мне вслед…
Его силуэт кажется призрачным, струится вместе с мокрым воздухом, — в мерцании искусственных огней.
Трудно разглядеть человека в Москве! Да еще при свете фонарей…
=================================
Володя и Михалыч
Сырой промозглый вечер конца октября. У троллейбусной остановки двое пьяных. Старый Михалыч, полулежа в позе древнеримского патриция, отдыхающего после возлияний в термах, однотонно бормочет:
«Помогите, поднимите! Мне домой надо!»
Я пытаюсь поднять его с помощью высокого тощего парня, подбежавшего от остановки. Ноги Михалыча не держат совсем!
«Чего же ты пьешь, старый черт, если тебе нельзя?» — увещевает старика тощий парень.
А тот, знай себе, долдонит свое:
«Помогите, поднимите. Дайте приказ, и я встану. Я ж афганец!»
Тощий рассказывает:
«Они тут давно колупаются. А вон тот вообще в подземный переход упал!»
Он показывает рукой на второго пьяного, сидящего на парапете у входа в подземный переход.
Пьяный сидит, понурив голову. Из носа капает кровь. Все вокруг него окрашено красным.
«Женщина одна тут "скорую" вызвала, вот-вот должны приехать!» — говорит мне парень.
Ждем. Одна за другой по Варшавке пролетают машины скорой помощи. Я считаю: насчитал не меньше десяти. Ни одна не остановилась возле нас, заняты все: спешат на другие вызовы.
Тощий парень садится в подъехавший автобус и уезжает.
Пьяный встает с парапета и направляется ко мне и Михалычу. Глаза у него желтоватого цвета. Выражение их… С чем бы сравнить? Вообще, похож он на доброго сказочного волка… В жизни таких не бывает! Зато в литературе... только и пишут сейчас о том, чего нет на самом деле!
«Михалыч, пойдем домой!» — ласково просит он товарища.
«Помогите мне подняться!» — бормочет старик. — «Володя, мне плохо. Веди меня домой, а то в вытрезвитель заберут!»
Володя пытается поднять старика, сам падает, устало растягивается рядом на асфальте. Смеется:
«Какие же мы дураки с тобой, Михалыч! Надо же так напиться!»
На голове у него, повыше лба, кровавая шишка, из носа, как из неисправного крана, капает кровь, а он встает, снова возится с Михалычем, как мать с ребенком, пытается поднять, поставить на ноги, увести от беды, от страшно ужасного вытрезвителя! Такие органы кошмарней самой смерти: помирают, чаще всего, бесплатно, а там же платить придется!..
«Давай я тебя провожу к дому!» — говорю я Володе. — «Вас обоих сразу не дотащить! Дойдем до твоего дома, там ты попросишь соседей помочь…".
«Нет, Михалыча не оставлю!» — заявляет Володя.
«Ну, подумай сам: не дойти вам вдвоем, а мне на работу бежать надо, ждать не могу больше. Я тебя провожу, а потом вернусь за Михалычем и его тоже приведу как-нибудь! Добро?»
«Нет!» — не соглашается верный Володя и снова тормошит приятеля «афганца».
Я ухожу на работу. Часа через три, освободившись, снова приезжаю к тому самому переходу на Варшавском шоссе: вдруг мои новые знакомые протрезвели, и я смогу развести их по домам.
Но у остановки никого нет. Дождь размыл следы крови на асфальте.
Спускаюсь в переход. Смотрю на то место, куда Володя упал с двухметровой высоты. Стальные рельсы для колясок, бетон…. Все смертельно жесткое! Как он только остался жив?
И где сейчас друзья? Дома? В больнице?
Иди попали все же в нелюбимый, как неизбежность, вытрезвитель?..
=================================
Ребенок
Он пытался встать с газона, что на улице Лобачевского, как раз у пересечения с проспектом Вернадского, — там, может быть, помните, раньше был рядом магазин, который мы называли «за овражком».
Я не без труда помогаю ему подняться. Здоровый такой дядька, я по сравнению с ним мелкий совсем, ну, что-то вроде зайца на фоне медведя.
Лицо у него широкое, глаза выпуклые, голос мягкий, приятный, речь без мата, чистая. Мысли связные, не пьяные, как ни странно…
Вот что он мне рассказал:
«Я строитель. Зимой работаю на холоде…. Как не выпить после смены? Руки так закоченеют, что пуговицы телогрейки расстегнуть не могу. Вот к стакану-то и тянешься, как к спасению. Не хочу пить, честное слово, да духу не хватает, чтоб категорически отказаться... К тому же, все наши ее, проклятую, пьют! Не приложишься к ней со всеми, компанию не составишь, — скажут: «единоличник!» Осуждать станут!
Ненавижу я водку. Никакой богатырь ее не победит! У меня ведь сын больной, знаете? Врачи говорят пьяное зачатие, задержка в развитии! Глаза у него слишком широко расставлены, и ходит мальчик плохо.
А у меня сердце в груди обрывается:
«Сынок, сыночек! Я, только я виноват, что ты такой! Как же мне быть, смотреть на тебя теперь как? Теперь моя жизнь и не жизнь вовсе, а одно желание забыться: про всех забыть вообще, а про себя — особенно. Только и держит меня здесь мысль:
« Кто без меня Андрюшку моего кормить будет?»
В глазах строителя блестели слезы…
Он несколько раз поблагодарил меня за помощь и ушел. А вот в памяти остался! Когда прохожу у перекрестка, всегда вспоминаю о нем…
…А вы, если будете дорогу в том месте переходить, будьте, пожалуйста, очень внимательны! Много людей, известных и никому неведомых, здесь с жизнью расстались, погибли именно на перекрестке этом….
Марина Голуб тут погибла.
Когда прохожу мимо, то всегда вспоминаю о ней, и о той встрече со строителем, и думаю о его ребенке…
=================================
Последний посол
Вечер. Часов семь, примерно. Иду домой.
Под колесом припаркованной у входа в ночной клуб иномарки лежит старик. Наклоняюсь: вроде пьяный, вроде спит...
В машине, под которой лежит "пьяный старик", сидит водитель. Того и гляди, поедет сейчас куда-нибудь!
Обращаюсь к нему:
«У тебя человек под машиной? Ты в курсе?!!!
Он не в курсе!
Прошу его:
"Довези человека до метро! Старик ведь! Не дойдет!..»
«Нет, не поеду! Вот недавно помог одному, да и сам виноват оказался. Даже не проси!»
Наклоняюсь к старику:
«Куда вам? Я провожу вас до метро!»
«А где это я?» — спрашивает старик, открыв глаза, спрашивает вполне трезвым разумным голосом. Говорю ему адрес.
«Так я же рядом с домом! Живу тут! Мне на метро не надо!»
«Тогда вставайте! Пошли!»
Помогаю встать. Идем. Он не так уж и много выпил. Старенький просто. Силы не те.
«Сколько вам лет?»
«Шестьдесят восемь! Был у друга на дне рождения. Юбилей. Ему семьдесят! Он меня старше!"
Ну, выпили чуть-чуть, это — конечно, да!
Мне по характеру моей работы не рекомендовано было пить! И никогда я раньше этим делом не увлекался: не напивался, — нет у меня такой привычки, хотя и приходилось участвовать в застольях. Но меру всегда соблюдал! Только вот последнее время, как на пенсию ушел, все чаще выпить хочется! Старею!"
«А кем работали?»
«Я дипломат. Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза. Перед убийством нашей Страны прослужил четыре года в Гирландии. Пришлось работать там в очень неспокойное время!».
«Абрамова знали?»
«Еще бы! Я как раз после него и заступил, принял дела, так сказать!
Хорошо я там поработал, на все сил хватало, а теперь вот даже до дому добрести не могу. Как жизнь изменилась! Куда все делось? Почему силы ушли? Ах, боже ты мой!»
Я проводил его до дома. Он тепло поблагодарил меня. Мы
