Гумберт , будучи немецкой овчаркой, клыкасто и ворчливо ненавидел свою породу, которая произносилась и писалась в официальных бумагах в женском роде. Ну, не смешно?
- Я, крепкий, даже красивый кобель с таинственной кличкой Гумберт и, пожалуйте кастрироваться и ты уже не der Hund, а немецкая овчарка. А всё потому, что мы все собаки: и суки, и кобели.
Приблизительно такие мысли проносились в голове пса, благополучно жившего в семье Ивановых, которых, местные прозвали семейкой Баскервилей. Наверное, потому, что Ивановы построили большой дом под дачу, которую посещали, когда угодно было душе, шикарному "мерсу" и породистой немецкой овчарке.
Это был уже матёрый, породистый пёс. Одно только его рычание, громадный алый язык, обрамлённый острыми белыми клыками , приводили в трепет не только местных собак и кошек, но и местных жителей. И вдруг пса осенило: так это же русские называют все собачьи породы собаками. А мой родной язык немецкий, где всё кажется в полном собачьем порядке: Schаеferhund, слово мужского рода и звучит по-мужски. Гумберт громогласно залаял в сторону деревни от неожиданного открытия, но быстро сник: Да, но московская немецкая овчарка Роза, мать его щенят, своей женской принадлежностью нарушает уже немецкое грамматическое правило. И пёс разочаровано положил морду на передние лапы: Ох уж эти люди-человеки! Никакого порядка! Рядом с богатым домом выглядывала из-за кустов сирени скорее избушка, чем домик - скромное пристанище практически всех сельских учительниц на пенсии всех времён и народов. В общем, ничего интересного, во всяком случае для породистого пса, если бы не рыжая дворняжка, которая месяц назад была ещё щенком. И звали эту собачку Лола. Рыжую дворняжку обожали все, даже кошки. И у этой собачонки сразу же появился своеобразный телохранитель, бездомный до лохматости пёс без роду и племени с человеческим прозвищем Герасим. Дело в том, что никто и никогда не слышал лая этого пса. Вот и дали ему добрые люди человеческое имя. Казалось, Герасим , как тень собачьего отца Гамлета, везде сопровождал рыжую и легкомысленную Лолу. А может, она была просто доверчивой и искренней? Но как легко эти качества превращаются в легкомыслие! А в результате: куча слепых щенят, которых ,слава Богу , уже не топят. Глаза Герасима увлажнились после таких мыслей. Он как-то смутно, по-собачьи интуитивно чувствовал и понимал , что такое человеческая немота и собачье одиночество в холодной воде. Эти ощущения обострялись, когда Лола слишком близко приближалась к речке. Он стремительно бросался в холодную осеннюю воду реки и холодные брызги остужали игривую прыть рыжей дворняжки. Гумберт с иронией наблюдал за этими сценками беспородного бытия. Они дополняли его собачью трапезу, как газета или телевизор для своих хозяев за обеденным столом. Но однажды, по особому собачьему времени, Гумберта стала овладевать почти невыносимая псиная страсть. Он не сразу разобрался в её причине. Для псиного обоняния всегда найдётся причина для раздражения или радости. И Гумберт с ужасом понял, что он возбуждается от малейшего намёка на присутствие Лолы. Её запах стал мучительно преследовать его. Странное беспокойство породистого и воспитанного пса заметили даже хоязева. Запахло, как говорится, ветеринаром. Но успокоительные пилюли не смогли заглушить неожиданную псиную страсть. Для Гумберта наступил конец света, существовал только запах Лолы. Он наслаждался и проклинал воздух, которым дышал. И он решился. Пёс, которого воспитывали хорошим манерам, честности и ненависти к ворам, сам решился на воровство. План и действия соответствовали его немецкой породе. Он решительно перепрыгнул массивный кирпичный забор, стремительно ворвался во дворик избушки , или как там ещё, схватил озверевшими зубами коврик Лолы и , чисто по-русски, был таков. Гумберт в своём стремительном беге, который больше напоминал галоп обезумевшего жеребца, не выбирал дороги, не обращал внимания на запахи и звуки, на всяких там куропаток, голубей, стариков и даже на свою окрававленную морду. Лишь собачья интуиция влекла его неведомо куда. Гумберт опомнился от пронизывающего всё его естество холода речки и наверное осеннего дождя. На речной ряби красными пятнами расползались клочья истерзанного коврика Лолы. И неказистый быт округи взорвал лютый вой Герасима.
