Случайностей не бывает. Цирк уехал. Глава пятнадцатая
На следующий день цирк уехал, а я осталась…
Ранним погожим утром бодрой походкой, не выспавшись, прошагала мимо стола дежурной по этажу. Цербера на моё счастье не было, её сменила пожилая, очень добрая на вид, но с усталым, немного болезненным лицом, женщина.
- Стойте. Мне передали, что вы выходили из номера Юрия Венгина ночью. Он у нас личность известная, в каком смысле, понимаете. Приезжал не раз. Просили разобраться с вами.
Я поведала ей всю историю искренне, без утайки. Та сначала стояла хмурая, по лицу пробегала тень недоверия, но, в конце концов, рассмеялась. Смех у неё был такой заразительный, что я стала смеяться вместе с Верой Антоновной, так звали дежурного администратора.
- Такого я ещё не слышала, - вытирая слёзы, сказала она.
Вскоре мы подружились, и Вера Антоновна обещала опекать девочку, то есть меня, в оставшиеся несколько дней, только пусть та больше не путешествует по номерам артистов.
Я клятвенно заверила её, что моя нога не переступит порога ни одного номера.
Вышла на улицу с ощущением немножко гаденьким, будто выпачкалась в чём-то. Эти кумушки гостиничные, серьёзные дамы настоящего советского воспитания, пасли любого и каждого, у них мышь не могла проскочить. Вера Антоновна являлась ярким исключением.
Правила были простые, но деспотичные. Как на режимном предприятии. Возвращение в гостиничный номер не позже полуночи, категорический запрет на пребывание в чужом номере после 23.00, а уж о ночевке посторонних лиц речи быть не могло - это было преступлением и каралось выселением. Я не знала этого, распорядка в номере не лежало, хотя перехватила взгляд вчерашней дежурной, которая сразу кинулась что-то писать. И даже это меня не остановило, так как обещала ребятам ужин, считая, что долг платежом красен.
Итак, я совершила преступление, зайдя в номер артистов в 22.55 и выйдя в 24.30, и меня могут выселить, если у Веры Антоновны не хватит власти защитить меня.
За несколько оставшихся до конца вояжа дней, я должна постараться завершить вторую прессформу.
Весь день трудилась в поте лица, а перед глазами периодически маячило лицо цербера. Надо сделать сегодня по максимуму, надо, надо…
Как назло, перестало получаться, никак не могла сообразить, как расположить основной толкатель, под него не было места, хоть убей!
Куратором у меня был руководитель отдела прессформ. Средних лет, худощавый, очень вежливый и чрезвычайно занятый Анатолий Петрович, большую часть дня проводил в цехах по изготовлению и эксплуатации прессформ. Было в КБ ещё два отдела – штампов и приспособлений.
Руководил всем хозяйством невероятно важный, фундаментальный с блестящей эрудицией Валериан Игнатьевич. Он, похоже, более всего уважал субординацию. Не принимал во внимание личных симпатий, когда речь шла о деле. Если объяснения и предупреждения не помогали, он включал нажим и другие силовые методы управления. И уверенно загонял в угол. Меня он в принципе не замечал, смотрел поверх головы.
И вдруг снизошёл, обратил свой взор на мои терзания и на то, как я периодически точила бедный карандаш, лихорадочно шевеля губами и нелепо жестикулируя.
- Что? – подойдя внезапно и заставив меня внутренне сжаться, спросил он.
Я очень его боялась. Как никого другого.
Глухим голосом поведала про знак-толкатель, задача которого была взять на себя функцию главного действующего лица в форме, не дать перекоситься всей сложной резиновой детали, чтобы она легко вылетела из гнёздышка.
Вениамин Игнатьевич задумался, сопя и периодически откашливаясь. Я робко стояла за его спиной, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть.
Подошёл мой руководитель:
- Что случилось? Заминка? – Спросил он вежливо.
- Да, - поведала я о проблеме тихонько за спиной босса. Анатолий Петрович тоже вперился в чертёж. Периодически они переговаривались, а я напряжённо слушала, смотрела и боялась дышать.
Прошло минут десять. Сцена у моего кульмана привлекла внимание остальных конструкторов, но никто не решался вмешаться. Рабочий день близился к концу.
Я стояла и думала: «это тебе не репризы придумывать в ночное время циркачам»… Вдруг мысль в моей голове сверкнула маленьким огонёчком, наверное, была подкинута из какой-то мыслесферы свыше.
- А что если расположить его вот таким образом, - и я робко накидала схему, где лучше всего мог быть этот злополучный толкатель. Сама от страха быть тут же распятой за вмешательство отошла подальше.
Оба воззрились на мои каракули. Потом на меня.
- Ну-с, барышня, - прогромыхал начальник КБ, - вы на правильном пути, - и двумя штрихами дорисовал мой эскиз. – Дерзайте! – изрёк Валериан Игнатьевич и удалился.
Что разлилось у меня внутри, не передать! Это было сродни ликованию. Я оглянулась на коллег, которые из-за кульманов улыбались и показывали мне дружно большой палец кверху. Анатолий Петрович одобрительно улыбнулся, впервые посмотрев внимательно мне в глаза.
А я мысленно благодарила своих «казаков-разбойников», первых грубых учителей краснодарского завода. Видимо, это их метод принёс плоды.
Через три дня я завершила вояж в Красноярск, не будучи изгнана из гостиницы. С тубусом, полным чертежей, явилась в своё КБ.
Встреча с коллегами была радостной, начались расспросы. Технолог Галина Ивановна, сидящая недалеко, сказала, что в командировке всё-таки ужасно скучно.
Илья Бенедиктович скользнул взглядом по моей груди, где на лацкане жакета светился подарок Веры Антоновны - значок с цирком.
- А наша Ангелина Павловна так не считает, не правда ли! – лукаво улыбнулся он.
Понравилось.
