ОЛЕГ ВАЙНТРАУБ
У СТАРОЙ ГРАФИНИ
(рассказы для детей)
В небольшом украинском селе жила девочка Тая. Жила она с мамой в простой крестьянской хате. Отца ее убили в самом начале войны, когда девочке еще не исполнилось и полгода. О том, что ее отца нет уже в живых, мать ее узнала только после освобождения села от немцев. Она была женщиной еще молодой, здоровой, но замуж больше так и не вышла, всю оставшуюся жизнь посвятила дочери. Работала она в колхозе. В послевоенные годы жизнь в колхозах была тяжелой, мужиков не хватало, вся тяжелая работа легла на плечи женщин. Домой мать приходила с работы усталая и голодная, а дома нужно было заниматься дочерью и хозяйством. А из хозяйства у них было только коза Зинка, 10 курей, собака Жучка и кошка Муська. И только благодаря этой козе они выжили в эти голодные послевоенные годы. Мама поила Таю козьим молоком, овощи были со своего огорода. Мяса они не видели месяцами. Тая росла худой болезненной девочкой, поэтому в школу мать ее отдала только в 8 лет. Училась она посредственно, в дневнике у нее были сплошные тройки. В классе ее не любили, одевалась она плохо, красавицей не была, хотя и дурнушкой ее назвать было нельзя. Учиться она не любила, а из книг в их хате была только Библия да учебники Таи. Она пыталась читать Библию, но ничего там в ней не поняла. Бабушка пыталась ей что-то говорить о Боге, но она не воспринимала ее слова, ведь в школе говорили, что никакого Бога нет, а в церковь ходят только отсталые старые люди. Во время летних каникул она пасла козу да помогала матери по хозяйству. Иногда с мальчишками забиралась в колхозный сад, откуда их гонял злющий сторож дед Опанас, грозя дробовиком, заряженным крупной солью.
Так проходили дни за днями, ничего не менялось в ее жизни до тех пор, пока случайная встреча не изменила все. А произошло это так.
Их хата стояла почти у самого края села, а на самом краю была хатка и усадьба, крайне отличавшаяся от усадеб и дворов остального села. Плодородную украинскую землю жители села старались использовать наиболее рационально для выращивания овощей и ягод, которыми, в основном, и питались круглый год. Поэтому плодовых деревьев во дворах было не много, ведь под собой они давали тень, из-за которой под ними ничего больше не росло. Так, как правило, во дворах росли 2-3 яблони, груша да еще пару вишневых деревьев. А эта странная усадьба прямо утопала в деревьях, да не только плодовых. Кроме нескольких десятков яблонь, груш, слив, абрикос и вишен по краям усадьбы бушевали клены, осокеры, липы и даже два высоченных дуба. Вдоль изгороди росли кусты сирени и жасмина. Во всем селе только здесь цвела белая сирень. Жители села как-то старались обходить эту усадьбу. В ней жила одинокая старушка, которая резко отличалась поведением, манерой одеваться и разговаривать от коренных жителей. В разговорах между собой они называли ее «барыней». Говорили, что в начале тридцатых годов она с мужем приехала в это село, и купили дом и усадьбу у какой-то вдовы. Ее муж до 1937 года работал в колхозе агрономом, а она преподавала в школе французский язык. За несколько лет они перестроили дом, превратили почти пустующую усадьбу в зеленый райский уголок. В 37-ом году мужа арестовали, и с тех пор больше никто о нем ничего не слышал. Руководство школы посчитало, что французский язык учить сельским детям ни к чему, а в связи с нарастающей угрозой войны с Германией во всем Союзе усиленно стали вводить в школах немецкий язык. И учительница французского языка осталась не у дел. Жила она скромно в своем доме, редко выходила на люди. Но когда выходила, то одета была скромно, но подчеркнуто изыскано. Летом можно было ее увидеть в длинной темной юбке, светлой кофте с кружевным воротником и обязательно с брошкой камея на груди. Еще она носила небольшую черную шляпку с вуалью. Во всем селе больше так никто не одевался. Знакомства она ни с кем не водила, люди посещали ее редко, если не считать соседки, которая два раза в неделю носила ей молоко.
Хотя почти в каждом дворе были свои яблоки и груши, мальчишки считали особым шиком незаметно пробраться в эту усадьбу и наворовать здешних яблок и груш. Здесь они были особенными. В свое время агроном собирал лучшие сорта по всему району. Ни у кого не было таких огромных, румяных и ароматных яблок, таких больших и сочных груш. А абрикосовые деревья стояли все будто осыпанные оранжевыми плодами. Дерево даже ну нужно было трясти, сочные плоды просто сами падали и валялись на густой траве, не ленись, просто подбирай.
На эту усадьбу местные мальчишки иногда совершали налеты. Они прекрасно понимали, что старушка – божий одуванчик, ничего сделать им не может, разве что только отругать, как следует. Да и то, этого она не делала. В этих налетах иногда участвовала и Тая. Но в этот раз она рискнула заглянуть туда одна. Уж очень ей захотелось спелых абрикос. Она вечером подошла к усадьбе, и, убедившись, что старушки нет во дворе, зашла с другой стороны дома, где не было окон, и нырнула под колючую проволоку. Босые ноги мягко, неслышно ступали по густой траве. За какую-то минуту она оказалась у абрикосового дерева. То там, то здесь уже на земле валялись спелые плоды. Она стала поднимать те, которые лежали на траве, а не на земле. Они были сочные и прямо таяли во рту. Тогда она слегка тряхнула дерево. Сразу градом на нее посыпались спелые абрикосы. Утолив свой первый голод, стала собирать их себе в подол. И тут взгляд ее упал на стоящую грушу. Высоко над землей на ветках висели крупные, зеленые с уже начинающими желтеть боками очень аппетитные груши. Хотя она уже была сыта, у нее даже слюнки потекли при их виде. Ловко, по-обезьяньи она добралась до нижних веток, а дальше уже по веткам поднялась туда, где висели самые аппетитные плоды. Зацепившись ногой за ствол, одной рукой рвала груши, а другой придерживала подол платья, в который складывала свою добычу. Не удержалась, попробовала одну грушу. Она оказалась еще жесткой и не сладкой. Но это ее не остановило. Сорвав еще несколько штук, которые показались ей более спелыми, стала спускаться вниз. Делать это было нелегко, потому что одна рука была постоянно занята, приходилось придерживать подол платья. Спустившись на нижние ветки, Тая посмотрела на землю, оценивая, можно ли просто спрыгнуть. И вдруг она увидела стоящую рядом с деревом старушку, хозяйку усадьбы. Она стояла спокойно, наблюдая за юной воровкой. Сердце девочки ушло в пятки, от неожиданности. Отпустила подол, и груши посыпались на землю. Первым желанием ее было быстро спрыгнуть с дерева и скорее уносить ноги. Она уже собралась это сделать, но ее остановил спокойный голос старушки.
- Девочка, спускайся осторожно, не сорвись, ругать тебя я не стану.
Тая с недоверием взглянула на старую женщину, и все же поспешно стала спускаться вниз, обхватив руками и ногами ствол дерева. Предательский сучок при спуске зацепился за край юбки и порвал ее. Она теперь стояла перед старушкой, опустив низко голову, и придерживая рукой рваные края подола платья. Щеки ее заливал румянец, ей было стыдно за то, что ее уличили в воровстве, и за то, что она стоит в таком виде.
- Девочка, как тебя зовут?
- Тая…
- Тая, конечно, не хорошо без спроса брать чужое, но ругать тебя за это я не буду. Нет ничего страшного в том, что тебе захотелось поесть груш. Но можно было бы прийти и попросить. Неужели я бы тебе отказала? Посмотри, сколько их здесь. Мне самой их не съесть, а торговать ими я не стану. Кто их у меня купит? В селе есть они почти у каждого. И собрать сама я их не смогу. Да они пока еще зеленые. Когда поспеют, приходи, поможешь мне их собрать, нарвешь и для себя.
- Правда? И вы маме ничего не скажите? – и девочка немного успокоилась.
- Пойдем в дом, я дам тебе иголку с ниткой, и ты зашьешь платье. Нельзя же в таком виде появляться на улице.
Они зашли в дом. Тая с тревогой и любопытством оглядывалась вокруг, рассматривая жилище этой странной женщины. Все здесь было не так, как у всех, не так как она привыкла видеть в хатах ее одноклассников. Во-первых, ее удивила необыкновенная чистота во всех помещениях, во-вторых, убранство комнат и непривычная на вид мебель. Полированный стол на резных ножках, мягкие стулья с бархатными сидениями, большой комод, уставленный статуэтками и рядом слоников из какого-то белого камня. На окнах были бархатные шторы и какие-то прозрачные занавески с цветами. На деревянном крашеном полу был расстелен мягкий ковер, по которому было так приятно ступать, словно по мягкой траве.
- Вот на тебе иголку, а нитки возьми сама в этой шкатулке. Да сними ты платье, не стесняйся, ведь неудобно зашивать на себе!
Тая стащила с себя платье, оставшись в одних трусиках. Женщина посмотрела на ее худое загорелое тело и покачала головой. Ребра выпирали через кожу, их можно было пересчитать, как на скелете. Маленькие, едва наметившиеся груди венчали маленькие розовые сосочки. Между худых бедер, даже при сомкнутых коленях, можно было просунуть не только руку, но и целый кулак.
- Сколько же тебе лет, Тая?
- Осенью будет двенадцать.
Женщина про себя отметила, что на вид девочке нельзя было дать больше десяти.
- Да ты и иголку толком держать не умеешь! А ну-ка, дай сюда. А впрочем… - с этими словами она поднялась и вышла в другую комнату. Через минуту вернулась с тяжелой ношей. С большим трудом подняла ее и поставила на стол, сняла крышку. Это оказалась швейная машинка «Зингер». Быстрыми, умелыми движениями ножницами вырезала полоску в месте разрыва до самого пояса, края соединила и застрочила на машинке. Заодно, подшила край обмохрившегося подола платья.
- На, держи, вот теперь будет порядок.
- Спасибо вам … - и девочка замялась, не зная как назвать сидящую перед ней женщину.
- Не знаешь, как назвать? А как меня называют в селе? Кажется «барыня»?
Тая утвердительно кивнула головой. Действительно, когда в селе заходила речь о хозяйке этого дома, про себя они ее называли барыня.
- Да, я барыня, вернее, была когда-то ею, самой настоящей барыней, теперь о которых сейчас пишут в советских книгах. И зовут меня графиня Лишина Антонина Михайловна. Теперь уже бывшая графиня. Это звание от своего отца получил мой муж, ныне покойный Петр Павлович, а тот от своего отца графа Лишина Павла Генриховича. До этого граф носил фамилию Зильберштайн. За участие в восстании декабристов в 1814-м году был лишен графского звания, и получил нынешнюю фамилию Лишин. Это от слова «лишать», хотя по правилам русского языка нужно было бы назвать «Лишён». Позже за заслуги перед отечеством графское звание ему вернули, а фамилия осталась. До революции мы жили в Петербурге. Дом наш стоял на берегу Канала Грибоедова. Дом был большой, четырехэтажный, даже с небольшим садом. И еще во Владимирской губернии у нас было свое имение с большим деревянным домом и огромным садом. Летом дом служил нам дачей. С мая по октябрь мы каждый год выезжали туда и жили на природе.
Девочка с открытым ртом слушала свою собеседницу. Она даже представить себе не могла, что встретит живую, настоящую графиню, о которых им рассказывали в школе. Она себе представляла их в шикарных бальных платьях, в шляпах, с веерами в руках, с кучей слуг
