Иероглифы А.

... время – как принято мыслить – для матереющего мужа, убыстряясь, обваливается в мальстрем; отчего же сейчас со мною все навыворот, недоумевал А.; скрючившись на пустынной остановке, он являл собою силуэт, несколько выпирающий в ландшафте ночного зимнего утра; за спиной на мутной высоте голубел фонарь, и А. угрюмо наблюдал свой грубый абрис на колко посверкивающем снегу – он в надвинутом капюшоне, и очертания тени схожи с депрессивным памятником Джордано Бруно на римской Campo de' Fiori; от кромки этих очертаний струились по сахарной поверхности отлетающие тени порций выдыхаемого пара; итак, пять его предыдущих лет казались необъятны, как долгие декады; годы – овальные кольца, или, возможно, беговые дорожки ипподрома, так ему мнилось, и это каким-то образом связано с его синестезией, умственным видением человеческих иероглифов в красках: «А» – бруснично-свекольная, пламенный борщ, ее облицовка бликует тонкими рефлексами; кажется, в «Voyelles» Рембо «А» означена жирно-черной; впрочем, А. не питал иллюзий, будто и в самом деле достиг красноты, он, увы, не заслужил даже черноту; ну, а «С» – остров сметаны в борще; почти бесцветное, землисто-абстрактное «О»; далее, «Р», сгущенный осадок алости «А», запекшийся кровавой коркой с нотками патиновой зелени; звенящее золотыми клещами «З»; видимо, в последние века человек все больше становится подобным каше из топора, но из нее вынули сам топор, то есть, некую корневую косточку; эти месяцы ему часто мерещилась заря семнадцатого столетия, кавалеры в узких колетах с острыми плечами и в раздувающихся штанах, столь огненно-синих, словно случился взрыв аорты у чистокровнейшего из аристократов; плоеные воротники – да, именно, головы на блюде; и внезапным зловещим чудом его голова прорастает длинным извилистым усом-удилищем, обвивающим декорации морской торговли – паруса галеонов, аркебузы, мешки с пряностями; этакая «фигура серпентината», вызывающая в памяти великолепного Бронзино, такую вещь, как «Венера, Купидон, Безрассудство и Время»