Наверное, наше отношение к тому или иному человеку, явлению, событию зависит от того, как мы назовём его для себя. Ну, то есть, вот – от данного нами же самими ему имени.
Помнится, что несколько лет назад прочёл, что какой-то американский фермер завалил местное Общество защиты животных письмами, в которых сообщал, что открыл вблизи собственной фермы новый, неизвестный науке вид белок. Перерыл все книги, а таких нигде не видел. Он назвал их голохвостыми, ибо вместо привычного пушистого султана, которым увенчан этот очаровательный зверёк, хвосты его белок были покрыты лишь редкими волосками. Несмотря на это были они чертовски умны и легко шли на контакт с человеком.
Каждый вечер приходили к крыльцу его домика, где человек уже ожидал их, запасясь щедрым угощением. Зверьки взбирались на плечо своего нового друга и нежно покусывали его за мочку уха, выпрашивая лакомство.
Чиновники, наконец, поддались уговорам натуралиста - любителя и приехали к нему на ферму. Вечером, в положенное время, зверьки пришли к своему приятелю. Какого же было его… брезгливое разочарование, когда увидевшие эту идиллию специалисты сказали, что «голохвостые белки» - это просто обычные серые крысы – пасюки, которыми кишели окрестности любой фермы по всей Америке.
И – всё. Любовь и любознательность закончились. Бедолага фермер стал стрелять в своих вчерашних приятелей из ружья, потому что до смерти крыс боялся.
Что такое – спросите вы? Что, собственно, изменилось? Ровным счётом – ни-че-го. Зверьки остались теми же самыми, человек тоже. Изменилось и м я, которым теперь стали называть того, кто вчера ещё был «милыми белочками».
Вера эту историю, конечно, не знала, потому что мало читала. Да вообще не читала, ибо работала мотальщицей на местном комбинате шёлковых тканей и воспитывала дочку Наташку. Почти одна воспитывала, ибо муж её Николай жил на два дома, и Верка была у него второй женой.
Потому что – младшей, на десять лет моложе старшей, Людмилы, которая жила себе и здравствовала в соседнем областном городе и состояла в законном с Николаем браке вот уже двадцать лет. Сыну их Володе было девятнадцать, и отец очень гордился своим наследником. Впрочем, надо отдать Николаю должное, - Наташку он тоже любил и тоже ею гордился.
Был Николай наладчиком ткацкого оборудования и основным местом его жительства был областной центр, где он и проживал в законном браке с супругой Людмилой Сергеевной Полуяновой и их совместным сыном Владимиром, стало быть, Николаевичем, который заканчивал уже техникум по той же специальности, что и отец.
По работе Николаю Степановичу (это так Николая-то Веркиного и звали полностью) приходилось часто бывать в небольшом районном городишке, где и функционировал Комбинат Шёлковых Тканей (КШТ, одним словом), где и трудилась Верка. Тут они и познакомились. И жить стали вместе…
Ну, то есть, как вместе! Когда Николай Степаныч приезжал в пыльный городишко по работе там или просто так, если сильно уж соскучится, как сам говорил. Приезжал, правда, всегда с подарками и жене и дочке. Ну, то есть, как жене. Жили-то они с Веркой не расписанными, потому как нет в нашей стране закона, согласно которому православный, как последний мусульманин, скажем, будет жить в законном браке сразу с двумя. Только дай волю-то людям! Они и с тремя сожительствовать начнут. А совесть? Как вам?..
Вот и была Верка… А кто же она была, правда?..
Сама себя она второй женой Николай Степаныча называла. Он её – «Верка моя», а жена Людмила – «эта сучка», стало быть. Она-то про Верку и еёшную дочку знала, хоть и не видела их ни разу. А как тут знать не будешь, когда Степаныч так ей однажды и сказал: «Ты, Люд, как хочешь, а я девчонку не брошу и ползарплаты законно ей переводить буду, потому как она тоже Полуянова».
Людка и плакала сначала, и вещи собирала – из дому уходила. И Степаныча выгоняла. И он уходил. На целых две недели. Потом сама же за ним ездила и уговаривала вернуться. Мужик-то он хороший, добрый, не пьющий. И руки, опять же, золотые.
А потом… потом, ну, когда Наташка заболела, Людмила ей даже баночку кручёной малины из собственного сада передала. Родня, всё же.
А кто ей эта девчонка? А Верка – кто?..
Однако, когда умер Степаныч, хоронили его обе жены и двое детей. Всё честь по чести сделали, не хуже, чем у людей: оградка там, памятник, поминки в столовой.
Потом долго сидели в комнате, в Людкиной квартире, и свет не зажигали. Всё вздыхали да слезу точили. А за окном дождик шёл. Тоже плакал по хорошему-то человеку. Такого любому бы жалко было. Если б вы его знали, тоже жалели бы. И плакали.
Молчат, значит, бабы, носами в потёмках хлюпают. Людкин голос проплаканный наконец заговорил:
- Как делить-то всё будем?
- А? Чё говоришь? – Верка отвечает. – Не надо нам с Натусенькой ничего, только фотографию отдай, где вы с ним на курорте, ещё молодые. Ну, ту, на которой у него чуб начёсанный из-под кепки торчит. Я ведь таким его и не знала ещё, в девках тогда, когда вы снималися, бегала.
- Ага, - Людка говорит, - забирай. Тока погоди, я себя-то отрежу, а то перед людьми совестно же…
