Наступила очередь и моя. Я вошел в кабинет и четко отрапортовал. Впервые я видел начальника училища. Это был грузный полковник лет пятидесяти пяти, небольшого роста с крупным лицом, на котором как-то неуместно громоздились очки. На его груди было много боевых орденов и медалей. Надо отметить, что шел 1955 год, и всего десять лет прошло после войны и большинство офицеров училища воевали на фронте, имели боевые ордена и медали. А это высоко ценилось и их коллегами и особенно курсантами.
Полковник поверх очков взглянул на вошедшего, взял в руки его личное дело и начал читать вслух.
- Аттестат без троек. Экзамены сдал с одной четверкой по русскому языку. Годен к летному обучению. - читал председатель комиссии и вдруг, взглянув на рапорт кандидата резко спросил:
- Почему на “КРВ”? Почему не хочешь летать?
Я замялся, потом начал неуверенно:
- Я плохо переношу полеты. Хочу служить на наземных радиостанциях.
- Ерунда все это! Пойдешь на “АЭ”? Если да, значит, зачисляем, если нет - отчисляем. Ну, как?
И полковник взял ручку и выжидательное посмотрел на кандидата. Я задумался. Сейчас, уже много лет спустя, вспоминая эти мгновения, до меня дошло, что меня просто “брали на пушку”. Никуда бы не отчислили с такими знаниями и здоровьем. Просто нужно было стоять на своем. Но я не выдержал и поддался.
- Зачисляйте. - хмуро согласился я.
Полковник подвел итог:
- Вы зачисляетесь на первый курс на факультет со специальностью “Начальник связи авиаэскадрильи”. Вопросы есть?
- Нет.
- Идите!
- Есть.
Вышел я из кабинета начальника училища с радостью и тревогой. Я уже зачислен! Я уже курсант! Главные тревоги позади. Факультет, правда, не тот, но там будет видно. Жизнь покажет.
Зачисление на первый курс означало для курсантов автоматический перевод в “белый” карантин, хотя юридически они еще не являлись курсантами. Курсантами они станут только после приказа Министра Обороны, а для этого еще должно было пройти определенное время. Да и в казармах им пока жить было негде. Третий курс, выпускники, еще сдавали экзамены, выпуск намечался только в начале октября. А до этого времени оставалось еще недели три. Но уже “белый” карантин приносил им значительное улучшение жизненных условий. Несмотря на то, что они пока продолжали жить в палатках, условия содержания их изменились. Во-первых, их уже переодели в военное обмундирование, пусть пока в б/у (бывшее в употреблении). Во-вторых, они уже спали на кроватях с ватными матрасами, простынями и одеялами. Кровати стояли по 4 в ряду, и на каждые две кровати была тумбочка. В-третьих, их уже кормили не по 5-ой солдатской норме, а по 9-ой курсантской. Значит, на завтрак им уже давали белый хлеб с маслом и кусочек сыра. Обо всех этих благах они мечтали все время в “черном” карантине. Ведь там кормили куда хуже. Бывало на ужин давали по два огурца, одному помидору и кружку чая с черным хлебом. Постоянно хотелоь есть. В военторговский магазин ходить запрещалось, а больше нигде еды купить было негде.
Палаточный городок “белого” карантина находился рядом с “черным”, но отличался исключительным порядком, чистотой и новыми палатками. Дорожки между палатками были чисто выметены и посыпаны светлым песком. У командной палатки стоял дневальный у тумбочки с телефоном. В каждой палатке было уже электрическое освещение. По сравнению с “черным” карантином это было уже значительным прогрессом.
На следующий день после мандатной комиссии с утра их повели в баню. Это был в их жизни последний строй в гражданской одежде. И снова была дорога длинной в шесть километров. Но на этот раз в баню их вел старшина роты старшина Ищенко. Мужчина лет сорока пяти, плотного телосложения с крупным украинским лицом и шикарными черными усами. На его гимнастерке над левым карманом ярко выделялись колодки военных наград. Курсанты его любили и немного побаивались. Считалось, что легче заслужить уважение и быть на хорошем счету у ротного, чем у старшины. Старшина знал про тебя все. На этот раз в баню шли как-то с легким сердцем. Все главные испытания были уже позади, впереди их ждала заря новой военной жизни.
После помывки старшина сам выдал каждому трусы, майку, гимнастерку, брюки, сапоги и портянки. Это было все б/у. Пилотку и ремень выдал новые. Там же в бане старшина провел первый урок как правильно наматывать портянку с тем, чтобы не терло ногу и нога была словно в носке. Впервые они там же в бане учились подшивать подворотнички к гимнастерке. Дело у многих не ладилось, иголка не слушалась, нитка путалась, подворотничок морщился или вылезал. Я вспомнил с благодарностью своего отца, который с детства заставлял меня делать для себя все самому: и гладить свои брюки, и пришивать пуговицы, и стирать свои трусы и носки. А уж иголкой я владел совсем неплохо. Когда еще учился в младших классах, я часто любил время проводить рядом с матерью. А мать в это время увлекалась вышиванием гладью и крестом. Как-то я решил и сам попробовать, и вскоре у меня получилось совсем неплохо. В доме даже сохранилась моя работа - вышивка гладью яблони. И это все пригодилось сейчас. Я быстро и ловко подшил подворотничок, может быть не так красиво, как уже у бывалых воинов - вчерашних солдат, но все равно значительно лучше, чем у начинающих. Лучше всех умел делать это наш старший группы Виктор Радченко. В любом деле и в этом процессе были свои секреты, с которыми нам еще предстояло познакомиться.
Как и после первой бани, опять никого нельзя было узнать. Все были в одинаковом выцветшем от времени и стирок обмундировании, в одинаковых новых пилотках и были до ужаса смешными и похожими друг на друга.
Обратно в училище шел уже воинский строй, хотя до настоящего строя им было очень далеко. Пройдет несколько месяцев, прежде чем они научатся мало-мальски прилично ходить строевым шагом. Но, тем ни менее, на них в городе уже смотрели как на военных.
В училище после бани было построение. Всех поступивших построил командир батальона подполковник Климчук. В этом году выпускался 4-й батальон, и комбат набирал новый состав 10-й, 11-й и 12 рот. 11-я и 12-я роты готовили начальников связи авиационных эскадрилий. И именно в 12-ю роту были зачислены мы с Генрихом. В этой роте оказалось много ребят из 20-й группы, наиболее успешно сдавшей вступительные экзамены. Среди них были и золотомедалист Одинцов, и слабак Агарков, и хорошисты я и Генрих, и неуклюжий белорус Шинкаров, и вечно неунывающий балагур-весельчак одессит Кричевский, и двоечник сибиряк Якутин. Конечно, как-то было обидно Одинцову и мне, успешно сдавшим экзамены, оказаться в одном строю со слабаками и двоечниками. Но что поделать, для того времени и тех условий здоровье будущего летного состава имело большее значение, чем их школьные знания. Система подготовки курсантов была организована так, что научить могли буквально любого, даже малограмотного молодого человека. А армия уравнивала всех. К этому нужно было привыкать.
Командир батальона построил батальон и представил личному составу командиров рот. После короткого вступительного слова он передал поступивших в распоряжение командиров рот. 12-й ротой командовал майор Трахунов Иван Матвеевич. Ротные командиры развели свои роты и разбили на взводы и классные отделения. Первым взводом командовал старший лейтенант Тагунков. Генрих и япопали в первый взвод, но в разные классные отделения. Генрих в 122-е, а я в 123-е классное отделение. Командиры взводов приступили к назначению сержантского состава. Помощником командира взвода (помкомвзвод) автоматически был назначен младший сержант Овчинников, который пришел из строевых частей и уже там получивший это воинское звание. Зачислен он был в 122-е классное отделение.
Интересно было наблюдать, как командиры взводов назначали командиров отделений. Командир взвода выстроил взвод по росту и, рассчитав на “первый-второй”, разбил на два классных отделения. В 123-ем классном отдалении, куда я был зачислен, был только один служивый - бывший солдат Виктор Радченко. Его назначили командиром второго строевого отделения. В первом отдалении, где я числился, солдат не было, и командиру взвода предстояло выбрать из состава отделения командира. Для этого он построил строевое отделение по росту. На правом фланге стоял высокий и тощий парень из Харькова Виталий Близнюк, рядом с ним его земляк Косолапов Валентин, за ними по росту шел я, а за мной уже Виктор Красиля. Замыкал отделение Николай Усков, парень, про которых говорят “метр с кепкой”, с крупным лицом взрослого мужчины, которое уже давно привыкло к бритве.
Старший лейтенант прошелся перед строем, внимательно всматриваясь в лица и фигуры новобранцев. Мысленно каждый считал себя достойным стать командиром отделения. Но взводный подошел к средине строя и указал пальцев на одного из стоящих.
- Вы.
- Миронов. Курсант Миронов, - поправился парень.
- Два шага вперед шагом- марш! Кру-гом!
Молодой человек молодцевато вышел из строя, повернулся к строю лицом. Он был среднего роста. Гимнастерка с аккуратно подшитым подворотничком была подвернута под ремень, который блистал начищенной бляхой, галянищи кирзовых сапог лихо сосборены в гармошку, а пилотка лихо осажена на правое ухо. Он сразу производил впечатление лихого парня.
- Поправьте пилотку, - приказал взводный.
Миронов снял пилотку и не спеша аккуратно почти так же, как и раньше снова надел ее.
- Не надо на лихвацкий манер. Наденьте прямо.
Курсант выполнил команду.
- Товарищи курсанты, - обратился теперь командир взвода ко всем стоящим в строю. Голос его был высоким и подчеркнуто вежливым. Этим он резко отличался от офицеров батальона. Все офицеры, за исключением только его и лейтенанта Вотрина, только в этом году закончившего общевойсковое училище, и до сих пор еще носившего красные погоны и петлицы, воевали на фронтах Отечественной войны и в их отношении к курсантам было что-то простое и немного по-мужски грубоватое. Тагунков отличался от них как-то и внешне и внутренне. Тонкая талия, мягкие, почти женские черты лица, высокий мягкий нежный голос, женская вихляющая походка, вежливое обращение делало его совершенно не похожим на остальных. За это его не любили ни командиры, ни курсанты. Между собой ему дали обидное прозвище “Целка”. Эта кличка так и закрепилась за ним до самого конца учебы.
- Товарищи курсанты, - снова повторил взводный,- курсанта Миронова назначаю командиром первого строевого отделения. Отныне все его приказы и распоряжения для вас являются законом. Это касается не только строя, но и всей вашей жизни в училище. Вы не имеете права отучаться, куда бы то ни было без разрешения вашего командира. За все, что будет происходить в отделении, я буду спрашивать с него. А он будет требовать от вас. Ясно?
- Курсант Миронов!
- Я.
- Стать в строй.
- Есть.
Курсант отправился на свое место в строю.
- Отставить. Отныне ваше место в строю на правом фланге. Стать в стой!
Миронов стал в строй на правом фланге отделения рядом с высоким Виталием Близнюком и вместе с пилоткой едва доставал ему до погона. Каждый из стоящих в строю мысленно задавал себе вопрос: почему выбрали его, а не
