Подошло время возвращаться в казарму. Курсанты стали дружно покидать клуб. Встречать Новый год положено было в строю. Без пяти двенадцать рота выстроилась на своем обычном месте. Прослушали бой Курантов и новогоднее поздравление по радио. Затем нас поздравил командир роты, специально приехавший из дому по такому случаю. После этого строй распустили, предупредив, что отбой будет в час ночи. Желающим разрешили уже ложиться спать. Проверять будут по койкам.
В строю я держался изо всех сил, стараясь никаким видом не показать, что я выпил. Теперь же, когда я вышел из строя, я почувствовал, что меня разобрало. В казарме делать было нечего, телевизор мы тогда еще не приобрели, радиола хрипела до смерти заезженными пластинками. Снова идти в клуб уже не хотелось. Прощаясь, сказал Инессе, что не уверен, смогу ли я еще вернуться после встречи Нового года.
Конечно, меня манила, дразнила мысль о необычном новогоднем приключении, но я понимал, что могу вляпаться в нехорошую историю. Здравый смысл победил, и я вместе с доброй половиной роты разобрал свою постель и лег спать. Закрыв глаза, дал волю своим фантазиям.
Не успев толком еще уснуть, почувствовал, что меня кто-то тормошит. Открыл глаза, и увидел, что у моей кровати стоит Валентин Можаев и сует мне какую-то записку.
- Вот просили передать тебе.
- А кто?
- Девушка, с какой ты танцевал.
Еще не совсем проснувшись, сел на кровати, развернул записку. В ней впопыхах карандашом был написано: «После отбоя приходи. Запомнил окно? Я тебя жду». И без подписи. Кровь хлынула мне в голову. Лихорадочно закружились мысли. Впервые близость с девушкой была так возможна. Но тогда действия я предпочел фантазиям. И снова лег спать. И что это было: трусость или благоразумие?
На следующий день к вечеру елку разобрали и выбросили. Казарма вновь зажила своей обычной жизнью.
Через несколько дней был мой день рождения. На этот раз мне не повезло. Наш взвод именно в этот день заступал в караул. И день своего совершеннолетия я встретил на посту с оружием в руках.
Мне вспоминается мой первый караул. В тот раз мне было доверено охранять овощехранилище, и баню, которые находились внутри территории училища. Незадолго до этого впервые за несколько лет в училище выстроили собственную баню. Теперь отпала необходимость по ночам ходить в городскую баню. Это оказалось настоящим благом для всех курсантов училища. Но кому только пришло в голову организовать там караульный пост? Что там было охранять? Бочки с капустой, огурцами и помидорами или полу-гнилую картошку? Но тогда для молодого курсанта это был самый важный в жизни пост. Я стоял на нем с чувствовом, что охраняет рубежи своей Родины. Пост был двухсменный, а смена моя была вторая. Когда разводящий впервые привел меня на пост, над училищем уже была глубокая ночь. Большие солдатские валенки и тяжелый овчинный тулуп делали часового неуклюжим и неповоротливым.
В начале смены я внимательно осмотрелся на своем посту, обошел всю его территорию, изучил самые опасные места и возможные пути подхода к охраняемому объекту. Было тихо, только январский мороз пощипывал щеки да снег скрипел под тяжелыми валенками.
В голову лезли всякие неприятные мысли. Вспоминались случаи, о которых говорили на комсомольском собрании роты перед первым караулом. Рассказывали, как ловко снимали часовых диверсанты бесшумно стрелами из лука, лассо из-за укрытия, броском ножа. От этих мыслей начинало чудиться, что кто-то выглядывает из-за склада, или подползает незаметно к посту из-за кустов. Заряженный карабин висел, как положено, на ремне за плечом. И часовой решил потренироваться. Попытался резко сорвать карабин с плеча, чтобы попробовать упредить нападение диверсанта. Получилось медленно и неуклюже. Ремень карабина был сильно подтянут, и приходилось много времени затрачивать на то, чтобы карабин снять с плеча и привести его в боевое положение. За это время вполне можно было снять часового. Пришлось ослабить ремень и, в нарушение строевого устава, повесить карабин прикладом вверх. Зато теперь можно было одним движением руки сразу перевести его в положение для стрельбы стоя. Это придало молодому курсанту уверенность. Представил себе, что я будет делать, если вдруг раздастся выстрел или замечу крадущегося человека. Попробовал отрепетировать эти варианты. Все получилось здорово. Я невольно залюбовался собой. Сейчас я на посту героически охраняет мирный сон своей страны. Так, занятый своими мыслями, я шагал по посту мимо здания бани. Вдруг что-то шуршащее и воющее рухнуло на меня с крыши бани прямо на воротник тулупа. В одно мгновение сердце ушло в пятки, я весь оцепенел, и даже не успел вспомнить ни об оружии, ни о какой-то там защите. И это нечто с мяуканьем и визгом помчалось дальше за угол бани. Я от досады даже плюнул и проклинал себя за свой испуг, за свою растерянность, за свое самолюбование. А что, если бы это оказалось чем-то более серьезным? Какой же я тогда часовой?
Но, как ни странно, это происшествие сняло с меня напряженность и подозрительность. Я стал трезвее оценивать обстановку, и до конца смены уже совсем освоился. Это было мое первое боевое крещение. Было немного обидно, что караул пришелся на день рождения, что свои 18 лет должен встречать на посту. Но я настраивал себя на то, что Родина доверила мне свою охрану, и свое совершеннолетие я встречаю, как настоящий мужчина, защитник Отечества, с оружием в руках.
Вот с третьим караулом мне не повезло. Вначале все начиналось, как нельзя, лучше. В карауле мне досталась роль выводного при гауптвахте. Это была самая «сачковая» должность во всем карауле. В мои обязанности входило выводить арестованных на прогулку или на работы. В ночное время выводной спокойно спит в комнате отдыха караула, тогда как каждых 2 часа караульных поднимают на смену, а после смены оставляют еще 2 часа бодрствовать, прежде чем им разрешено будет поспать свои 2 часа. А сон для курсанта был самой большой ценностью в жизни (если еще не считать еду).
Когда взвод заступил в караул, арестованных на гауптвахте вообще не было. Выводной оставался практически без своей основной работы. По установленному обычаю, выводной в караульном помещении занимается вопросами питания караула. В его обязанности входило получать в столовой бачки с пищей, посуду, хлеб, сахар и масло для всего личного состава караула.
Я, не имея теперь прямых обязанностей в составе караула, с удовольствием приступил к своим дополнительным обязанностям. Вечером мне удалось выпросить в столовой немного дополнительного сахара и белого хлеба, чтобы согреть горячим чаем ребят, приходящих с мороза. Все складывалось отлично. Мне почти всю ночь удалось спокойно проспать, только один раз меня поднял начальник караула полчаса постоять часовым у караульного помещения. Но это была мелочь, по сравнению с тем, какую нагрузку несли мои товарищи. Я почти совсем не устал за это дежурство. Вот и обед. Сейчас я накормлю всех, отвезу посуду в столовую, а там и смена скоро. Как удачно все сложилось!
Но радовался я рано, когда заканчивал кормить обедом последнюю смену, в караульное помещение прибыл командир батальона подполковник Климчук. Он проверил записи в документации, спросил обязанности у нескольких караульных, посмотрел оружие и отправился с помощником начальника караула проверять посты. Когда он вернулся, я уже собирал посуду и вытирал стол. В пустой бак от каши свалил все остатки с тарелок, недоеденные куски хлеба. Делал все я так, как все делали это и до меня. Среди этих остатков были и нетронутые куски черного хлеба. Их постигла та же участь, что и других объедков. В это время взгляд подполковника упал на этот бак. Он резко изменился в лице.
- Товарищ курсант, ваша фамилия?
- Курсант Виноградов.
- Вас что, никогда не учили, что хлеб всенародное достояние и его нужно беречь? Вызовите сюда начальника караула.
В комнату вошел помощник начальника караула старший сержант Овчинников.
- Почему у вас такое безобразие? Почему хлеб сваливают в помои? После караула наказать виновника самым строгим образом!
Взбешенный комбат покинул караульное помещение. Эта неприятность свалилась на меня так неожиданно. Ведь я делал все точно так, как до него это делали всегда его предшественники. Теоретически я, конечно, знал, что хлеб нужно беречь, и что с каким трудом он достается колхозникам. А вот как это делать практически, просто не сообразил. Я знал, что, как правило, все помои со столовой шли на корм скота в подсобном хозяйстве. Свиней тоже нужно было чем-то кормить. И что бы я мог сделать с оставшимся хлебом? В хлеборезку его больше бы не приняли … Процедура сдачи остатков хлеба не была вообще предусмотрена.
Когда взвод вернулся в казарму, начальник караула доложил ротному о всех недостатках за время службы. Доложил и о замечании комбата и его приказ наказать виновника. Ротный вызвал меня к себе в кабинет и потребовал объяснений. Я, как на духу, рассказал ему обо всем. Майор пожурил меня, но взыскание накладывать не стал. По его мнению, вина курсанта в этом была минимальная. На следующий день ротный зашел в канцелярию командира батальона. Я случайно проходил мимо дверей канцелярии и услышал отрывок разговора на повышенных тонах с упоминанием своей фамилии. «Идите, майор, и выполняйте приказание!» – были последние слова комбата. Ротный, весь красный, вышел из двери.
- Овчинникова ко мне! – бросил он отрывисто дневальному.
Через минуту появился сержант.
- Сегодня же объявите взыскание Виноградову!
- Не нахожу нужным.
- Разговоры! Выполняйте!
Я наблюдал со стороны за этой сценой с тревогой и предчувствием беды. После вечерней поверки помощник командира взвода скомандовал:
- Курсант Виноградов!
- Я.
- Выйти из строя!
- Есть!
Я, как положено, вышел из строя на два шага и повернулся лицом к строю.
- За небрежное отношение к народному добру объявляю два наряда вне очереди!
- Есть два наряда вне очереди.
- Становитесь в строй!
- Есть!
Свершилось. Это было первое и единственное взыскание, полученное мною за все время учебы. Случилось это 20 февраля накануне Дня Советской Армии. На следующий деня я уже заступал дневальным по роте. Наряд выдался тяжелым и утомительным. Накануне праздника старшина роты особенно тщательно заставлял наряд убирать казарму. Кое-как домучил я этот наряд. Оставался еще один. Чтобы скорее отработать взыскание, сам напросился завтра патрульным в город на праздник. Хотя мне полагались сутки на отдых между нарядами, но я сознательно пошел на это, чтобы быстрее разделаться со своим взысканием. Наряд оказался, на редкость, легким. Заступали с утра, до этого ночью удалось хорошо выспаться. После завтрака на машинах отвезли патрулей в комендатуру города. Мне досталось патрулирование у театра Оперы и Балета. Там днем для военнослжащих ставили оперу Чайковского «Евгений Онегин». Солдат подвозили на машинах и строем заводили в здание театра. Патрульным нужно было следить за тем, чтобы они не разбегались, и не бегали за выпивкой. Но, несмотря на наши усилия, некоторым все-таки удалось улизнуть из театра и
