обнимку.
– Пошли отсюда, – потянул коллегу за рукав Павел.
Приятели вернулись в гостиницу.
На втором этаже, из номера Алины Буйвол, доносился шум, пьяные визги, кто-то бренчал на гитаре.
– Гуляет бабье, – завистливо покачал головой Панкратьев, – дамская вечеринка.
– Жрать хочется, – вздохнул Муртас, – я как приехал, маковой росинки во рту не было.
– Пойдем, коллега, – махнул рукой Павел, – эти не дадут пожрать.
Этажом выше они встретили соседа Панкратьева по гостиничному номеру саратовца Геннадия Зуника.
Довольно полноватый, с кучерявой башкой а-ля ранний Макаревич, он олицетворял собой не часто встречающийся тип неунывающего еврея. Увидев блуждающую пару, что-то вспыхнуло на его и без того сияющем лице.
– Паша! А я тебя ищу! А ты все водку трескаешь!
Панкратьев виновато развел руками, дескать, а что делать-то, трескаю. Схватив за рукав, Геннадий отвел его в сторону.
– Что такое?
– Паша, я хочу с тобой, как с соседом, посоветоваться. Тут у нас такое! Ты просто обомлеешь!
– Ну, обомлеть – это пожалуйста. Не вопрос! Только что случилось, Геннадий Яковлевич?!
– Ну как же! У нас в комнате мыши. Ты же должен понять. Это такая честь! Быть поселенным в номере с грызунами! – взволнованно зашептал Зуник.
Павел покачал головой, словно отгоняя наваждение.
Между тем Геннадий продолжал:
– Дело наисерьезнейшее. Я ерундой не занимаюсь. Ты меня знаешь.
Панкратьев хмыкнул:
– Ну и?..
– Это провокация.
Услышав слово «Провокация», Муртас немедленно придвинулся к ним.
– Это все оттого, что я в своей статье о прошлогоднем турнире на «Чесс-Ньюс» покритиковал шефа, – свистящим шепотом наклонился к Павлу Геннадий Яковлевич.
– Да ну вас! – отмахнулся Павел. – Нашли причину! Да слышал, прием вам не дали…
– Какой прием?! – удивленно захлопал глазами Зуник. – Брось чепуху молоть, тут дело серьезное. Я говорю о том, что в прошлом году ветеранских призов вообще не было. Я об этом поднял вопрос в шахматной печати, вот сейчас и расплачиваюсь!
– Ладно! – залихватски рубанул рукой Павел. – Показывайте ваших грызунов.
Кашгалиев зашел за ними в номер, предвкушая интересное зрелище. О да, это была коррида! Панкратьев немедленно засосался в водоворот событий и несколько минут прыгал по номеру как оглашенный, ловя вертких хвостатых тварей.
Реакция, ловкость и резвость Павла сделали свое дело: несмотря на поваленный стол, тумбочку и кресло (Муртас чудом удержал телевизор), парочка наглых грызунов пискляво вертелась в цепких длинных пальцах челябинского гроссмейстера.
− Азохен вэй! – всплеснул руками Зуник. – Вы прямо спаситель!
– Ну ладно, завязывай свои иудейские стоны! Я скоро приду. – Павел вышел из комнаты и утянул Муртаса с собой. – Гена, держи дверь незапертой.
Когда они спустились этажом ниже, Кашгалиев недоуменно спросил:
− Ты этих мышей себе как трофей оставишь?
− Муртасик, твоя проблема в том, что тебе не хватает фантазии. А я вот придумал, как нам сегодня поужинать, − подмигнул коллеге Павел. – ведь талоны на питание только с завтрашнего дня годны.
Тем временем шахматистки в номере Алины Буйвол окончательно размякли.
− Девчонки, вот я хочу стать чемпионкой мира, − мечтательно произнесла Влада Гунько, закатив глаза кверху.
Коллеги понимающе заулыбались, в основном от оценки шахматных перспектив тридцатитрехлетней Гунько; улыбочки получились скептическими.
− А я вот хочу выйти замуж за шахматиста Фабиано Каруану, − возвышенно брякнула, накачавшись вермутом, Екатерина Смирнитская, − он без очков выглядит таким беззащитным… Я хочу прижать его к себе… Позволить ему делать с собой абсолютно все…
Здраво решив, что Смирнитской до Каруаны как до Луны на аэроплане, шахматистки понимающе закивали головами.
− Деньги, только деньги, − упрямо напирала Алина Буйвол; − Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Буэнос-Айрес, Мельбурн… И пусть мужчина платит. А еще я хочу розовый «мерс» с откидным верхом…
Эти вынырнувшие под влиянием алкоголя из глубин девичьего подсознания фантазии перемежались с хлопаньем пробок в открываемых бутылках, пьяными криками и громким девичьим смехом. Время от времени некоторые дамы выскакивали из номера, чтобы спустившись по запасной лестнице, перекурить на крыльце черного хода.
− Стой здесь, − показал на место у стены рядом с дверьми Павел, − сейчас.
Он резким движением приоткрыл дверь номера и закинул туда мышей. Плотно закрыв затем дверь, он встал с другой стороны, невозмутимо скрестив руки на груди, словно североамериканский индеец.
Вскоре за дверьми раздался низкий женский крик. Тут же вслед за ним последовало несколько панических воплей; послышался топот, настежь распахнулась дверь и с криками ужаса бросились врассыпную Влада Гунько, Алина Буйвол, Марина Гуськова, Дарья Войтова, Анастасия Высоцкая, две Екатерины – Смирнитская и Борисенко; Виолетта Шнейдер, убегая, потеряла туфлю.
Когда дамы скрылись из виду, Павел и Муртас зашли в комнату и тут же хищно набросились еду и напитки.
− Так, что это у них, − Муртас придвинул к себе стартовый лист женского турнира, − сколько высокорейтингового народу приперлось… А что это за буква «Д» напротив фамилии?
− Давалка, − с полным ртом пробасил Панкратьев.
− Галина Микляева, Салехард, две тысячи пятого года рождения, − отметил взглядом спортсменку Муртас, − скорее девушка.
− Ага, девушка… с такими сиськами, − хмыкнул Павел.
− Так, Галина Трутинская, пятьдесят второго года, − продолжал Муртас. – буква «В».
− Ведьма, − предположил Павел, жуя мясо.
− Ну это тоже, но скорее «ветеран», − улыбнулся Кашгалиев. – ну а Виолетта Шнейдер с буквой «М» рядом? Согласно вторичным половым признакам, явно дама.
− Минетчица, − схулиганил Павел, выпив полный стакан вина и приступив к крабовому салату.
− Мимо, коллега! Местная, − со знанием дела поднял палец вверх казахский гросссмейстер. – челябинская область.
− А вот у Алины Буйвол напротив фамилии вообще «ММ» стоит, − придвинул бумагу к себе Панкратьев, − что эти две «М» означают?
− Ешь быстрее, Паша, − прислушался к звукам снаружи Муртас, уплетая фасоль. – когда на горизонте появятся наши шахматные дамы, нам придется марш-бросок… до номера Геннадия Яковлевича…
Продолжение следует…
