Сегодня с десятым классом говорили о Гончарове. Об «Обыкновенной истории». И что я заметил: они совсем другие, чем, скажем, десятиклассники десятилетней давности. Им, в отличие от их предшественников, интересна история обнищания и опошление души человеческой. Она, история эта, их волнует, вызывает душевное сопротивление.
Долго блуждали по сюжетным перипетиям романа, которых, на первый взгляд, вроде бы и нет. Искали оправдания для Александра Одуева, а потом, уже перед самым звонком, кто-то воскликнул:
- Так получается, что он даже хуже дяди своего! Пётр хоть более яркая и цельная личность. А этот – так, «подмалёвок» какой-то человека, даже не портрет…
Я, признаться, тоже взволнован. Взволнован тем, что – вот рождается новое поколение людей в державе нашей многокручинной. И хорошее поколение. Думающее. Может, хоть с их приходом что-то на самом деле начнёт свершаться и происходить?.. Возможно, именно они перестанут т о л ь к о с л о в о считать делом.
Уходят мои ученики. Потому что звенит звонок, а впереди у них – куча других школьных забот: алгебра, биология, иностранный.
Нет. Валера остался. Он за последним столом всегда сидит. Сидит и смотрит. Говорит крайне редко и как-то… «экстрактно» - всего несколько фраз. Но фразы эти точны всегда и предельно насыщенны.
- Мне кажется, я понимаю, в чём его беда, Пётр Васильевич. Беда гончаровского Одуева-младшего. Это и наша нынешняя беда. Мы памяти лишены все. И хотим, приучаем себя мыслить простейшими алгоритмами: «да-нет», «плохо – хорошо», «тепло – холодно»…
Вот сейчас в сми спорят о том, нужны ли нам памятники Ивану Грозному. И сразу дискуссия начинается в рамках всё тех же антитез: «Тиран, душегуб, параноик…» - «Собиратель земель русских, первый царь, тот, кто увидел, что опору нужно искать не только в элите…»
Мне вот, знаете, кажется, что нужно в этимологию слова «памятник» вдуматься. Ведь оно от слова «память», а не «добропамять» или «злопамять». Памятник - чтобы помнили. Один, приходя к такому памятнику,- каким же чудовищем был этот человек. Другой о том, что тяжело даже для душегуба грех сотворить. Потому и составил свои личные «синодики», куда включил имена всех им убиенных и велел в церквях за них молиться и сам каялся.
Я вот, знаете, Пётр Васильевич, не стал бы возражать и против того, чтобы Сталину памятники поставили. Надо нам и о нём помнить. Всем по-разному. Кому-то о чудовищных жертвах, замученных в лагерях и в подвалах расстрелянных. Кому-то о фантастической индустриализации, которая при нём вершилась в разваленной и почти уничтоженной стране.
Дзержинского на Лубянской площади, думаю, нужно было оставить, чтобы эта тонкая, как шпиль, фигуры прокалывала московское небо. А к нему со всех сторон, словно вылезая из-под земли или взбираясь на его пьедестал, шли бы замученные в подвалах Лубянки или погибшие на Колыме.
И Ленина бы в мавзолее оставил в покое. Ведь это тоже – само по себе памятник, всё вместе: и человек, и его усыпальница.
Недавно прочитал, что в Австрии хотят разрушить дом, в котором родился Гитлер. Зачем? Чтобы забыть, что их страна стала родиной чудовища двадцатого века? А тогда как же быть с концлагерями, которые были возведены по его указке и которые мы храним, чтобы не забыть, до чего может дойти человек, выпустивший в себе зверя?
Они ведь были, эти люди, и дела их были. Или оставим только то, за что можно «гладить себя по голове» и тешиться мыслью о «загадочной русской душе». Да, правда, душа у нас необыкновенная.
В ней уживается память и о Ледовом побоище, и о Белофинской войне, о фантастических подвигах солдат Суворова и о подлости власовцев, о «щите на вратах Царьграда» и о нарвской конфузии, когда Пётр наш Великий бросил людей умирать прямо на поле боя, а сам вернулся в Россию, чтобы строить флот и реорганизовать армию. Построил. Реорганизовал. Но люди-то, брошенные им в разгар боя, погибли. Стыдно мне за него? Стыдно, очень… Но всё равно вижу, что он – Великий…
Не хочу, чтобы мы и дальше так жили: то сами себе целуем руки за собственное великлдушие и благородство, то сами себя по щекам хлещем, за то, что нам в очередной раз «указали» на то, какие же мы «варвары» и просто «жлобы».
Я не знаю, как это сделать, Пётр Васильевич! Но знаю точно, что жить нужно, несмотря ни на что. И наполнять эту жизнь смыслом, не «дымом», не видимостью деяния, а настоящей глубиной, такой, чтобы через годы и нам памятники ставили и возле них вспоминали только о хорошем…
|