Курсанты 50-х (Продолжение 17)

ОЛЕГ  ВАЙНТРАУБ

КУРСАНТЫ 50-х

(автобиографическая повесть. ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Первые 7 дней после отправки письма я спокойно наслаждался отпуском. К моему приезду мама приготовила две чудные книги: «Три товарища» и «Птичка певчая». Я погрузился в них, и читал запоем. Родители уходили на работу, когда я еще спал. Просыпался уже в десятом часу, завтракал и бежал на речку, где купался и загорал до обеда. После обеда ложился с книжкой на диван, и порой даже засыпал. Вечера проводил вместе с родителями в разговорах и за телевизором. Телевизионные передачи заканчивались в то время рано – не позже половины двенадцатого. Программа была только одна. Родители ложились спать, им завтра рано было на работу, а мне после дневного отдыха спать не хотелось, и я засиживался за книгой допозна. И каждый вечер, засыпая, пытался вызвать в памяти одну и ту же картину: Виолетта в моих объятиях.
Так прошла неделя. Никуда ходить мне не хотелось. Все остальные девчонки перестали дня меня существовать. Все мои мысли были заняты только одной. Она сразу затмила их всех.
Чем ближе подходило время к намеченному сроку ее ответа, тем все больше нарастало мое нетерпение. Почту обычно приносили к 12 часам дня. Через неделю к этому времени я стал уже возвращаться с реки, чтобы самому встретить почтальона. Десятый день пришелся на воскресенье, день, когда почту не носили. Наступивший понедельник не принес долгожданного письма. Не было письма и во вторник. Весь отпуск превратился в мучительное ожидание письма. Ежедневно, после ухода почтальона, наступало разочарование, а потом надежда снова загоралась, и все ожидание переносилось на завтра. Верилось, что именно завтрашний день принесет мне письмо от любимой.
Потом появились сомнения. А вдруг бандероль пропала? Она ждет от меня весточки, а ее все нет. Сомнения превратились в навязчивую идею. Чтобы избавиться от нее, пришлось на почте делать служебный запрос: получил ли адресат отправленную ему корреспонденцию? На следующий день получили служебную телеграмму: адресат собственноручно получил отправление на 4-й день после его отправки из Купянска. Значит, с тех пор прошло уже более 10 дней. Почему же она молчит? Что случилось? Теперь такой долгожданный отпуск стал мне не в радость.
Черви сомнений совсем изгрызли душу. Самые черные мысли лезли в голову. Сколько было сил, я гнал их от себя. Перелопачивал в памяти каждое свое слово, каждый ее ответ, каждые ее жест, каждое ее движение. Теперь вспомнились и слова Павла. Верный друг пытался меня предупредить, предостеречь от возможных разочарований. Но влюбленные бывают глухими к словам друзей. Всплыл в памяти ее уклончивый ответ: «Мне больше некого ждать».
Неужели все это был обман? Нежели чувства ее были фальшивыми? Сколько мог сопротивлялся этим сомнениям, гнал эти мысли от себя, пытался оправдать ее. Но каждый новый день в ожидании ответа надежда, как шагреневая кожа, все сокращалась.
Уже прошло двадцать дней с тех пор, как я отправил свое письмо, а ответа все не было. Острота ожидания стала снижаться, просто наступило какое-то тупое ожидание. Надежда угасала, и я уже внутренне стал готовиться к плохому исходу.
Всего за несколько дней до конца отпуска, почтальон принес голубой конверт со знакомым почерком. Вскрывал его я спокойно, уже готовый к самому худшему. И ее слова в письме: «… ты извини, я сама не знаю, как это получилось…» не вызвали во мне ни шока, ни сильных переживаний. Во мне, казалось, уже все перегорело, все чувства атрофировались. Это известие я воспринял уже вполне спокойно.
Весь отпуск, так хорошо начавшийся, был вконец испорчен. Меня тянуло из дому уже в училище, к товарищам, чтобы в гуще армейской жизни поскорее забыть свою душевную боль, свое разочарование в жизни. На ее письмо я не ответил, и сделал все, чтобы постараться поскорее забыть ее. На некоторое время, на год или полтора мне это удалось. Но затем воспоминания о первой любви стали снова и снова посещать меня. Первая любовь, как радость и проклятие, не могут покинуть человека навсегда.
На третьем курсе мы приступили к изучению нашего самого главного специального предмета: «Радиооборудование самолета», или, как кратко он обозначался в расписании: «РОС». Предмет включал в себя изучение не только связного, но и навигационного оборудования. А его на бомбардировщике был предостаточно. К средствам связи относились: передатчики РСБ-5 и РСБ-70, приемник УС-9, ультракоротковолновая радиостанция РСИУ-3М и самолетное переговорное устройство СПУ-10, а также аварийная радиостанция АВРА-45. Навигационное оборудование было представлено: автоматическим радиокомпасом АРК-5, самолетным радиодальномером СД-1, радиовысотомерам РВ-2 и РВ-17, курсоглиссадными приемниками КРПФ-1 и ГРП-2, и системой дальней навигации СПИ-1.
Каждый из этих объектов изучался досконально, до радиолампы, до резистора, до конденсатора. На самоподготовке курсанты по очереди подходили к висящей на стене схеме и, указывая на какой-либо элемент, задавали вопросы классному отделению: а что будет, если сгорит этот резистор или пробьется этот конденсатор? И в общих спорах приходили к истине.
Часть из этого оборудовании была секретной, на то в время это было самое передовое достижение нашей радиоэлектронной промышленности, хотя разработки его начались еще в начале пятидесятых годов. Надежность его была невысокой, были частые отказы, особенно часто отказывал самолетный дальномер СД-1. А радиовысотомером РВ-17 и системой дальней навигации СПИ-1 экипажи практически не пользовались из-за сложности их использования. Самолетная система дальней навигации позволяла определить место нахождения самолета в сложных метеоусловиях или за облаками. Для этого нужно было принять сигналы трех специальных наземных радиостанций, посчитать количество импульсов, приходящих от них, перевести их в расстояние, и потом по карте на пересечение трех линий определить свою точку нахождения. На это уходило около 10 минут, а за это время самолет при средней скорости 850 км\час находился уже на расстоянии более 140 км от той точки, в которой производилось начало измерения.
Но об этом мы узнаем позже, уже на стажировке. А пока мы с большим усердием изучали схемы принципиальные и монтажные, инструкции по эксплуатации оборудования, приборы и установки для их проверки. И делали мы это с удовольствием. Это была «живая» настоящая техника, не то что голая теория.
Мне очень легко давался этот предмет. Мне доставляло удовольствие копаться в схемах, придумывать для себя возможные, и даже невозможные, отказы и находить способы их устранения.
Мне первому преподаватель доверил самостоятельно изучить аварийную радиостанцию АВРА-45 и провести по ней занятие с классным отделением в качестве практики, как будущему преподавателю и воспитателю подчиненных. Со всей старательностью я готовился к этому занятию. Самым тщательным образом изучил принципиальную схему, устройство, инструкцию по эксплуатации, составил план-конспект и показал его преподавателю. На следующий день провел занятие. Я очень волновался, но все прошло очень удачно. Слушали ребята меня внимательно, конспектировали за мной. Я им дал основное записать под диктовку, и даже оставил 5 минут для ответов на возможные вопросы.
Весна 1958 года была ранней и дружной. Как только растаял снег, рота приступила к тренировке к своему последнему параду в училище в честь 1-го Мая. На это ушел весь апрель. Выпускники имели уже за плечами опыт 5-ти парадов. Ходили они хорошо и четко, но начальству хотелось добиться совершенства. Занимались они этим в день по 2 часа, а то и больше. Ровненькие «коробки» 20 на 10 печатали шаг, проходя мимо трибуны. Ровные ряды и колонны, линейка штыков и четкий поворот головы – все это словно делал живой единый организм. Проход с максимальным напряжением сил перед трибуной, когда нога взлетает выше пояса, шея затекает от предельного поворота головы вправо, холодок на щеке от касания штыка сзади идущего – все это ради нескольких минут парадного марша. Вот уже трибуна позади, можно немного расслабиться. Снова заход, и все начинается сначала. Разбор, замечания, и снова закрутилась карусель. И так каждый день. Конечно, нагрузка большая, ребята уставали. Но все эти трудности переносились легко, всех согревала мысль о предстоящей в мае стажировке. Уже до смерти надоели за эти три года учебные классы, занятия, конспекты, семинары, экзамены, муштра. Уже хотелось настоящей работы на боевой, настоящей, а не учебной материальной части. Скорее бы!
Миновал апрель и наконец-то наступил долгожданный май.
Парад, увольнение, еще впереди один день отдыха, а потом через каких-то несчастных две недели и на стажировку.
Свой последний парад рота отшагала с блеском. Никогда еще мы не чувствовали такого подъема. Под гром оркестра рота печатала шаг. Начальник училища, пройдя вместе со знаменным взводом трибуну, поднялся на нее и вместе с руководством города и области принимал парад. Он остался очень доволен, как шла 12-я рота. По возвращению в расположение части, весь парадный расчет получил благодарность от начальника училища.
Оружие вычищено и составлено в пирамиды. Рота отправляется на праздничный обед. После обеда буквально все курсанты собираются в увольнение. В казарме остается только нынешний наряд и те, кто сегодня будут заступать. Уже прошел почти год с тех пор, как рота стала отличной. Начальник училища за это разрешил увольнение для всех желающих, кроме наряда. Ведь до этого существовал порядок, согласно которому разрешено было покидать часть только 25% личного состава. В лучшем случае, из училища можно было выйти не более двух раз в месяц. А, если в наряд попадаешь на выходные, или в училище объявляют карантин, то и того реже. Потом разрешили ходить в увольнение без очереди отличникам боевой и политической подготовки. Это в значительной мере подстегнуло учебу. Появился хороший стимул. Далее было объявлено, что, если строевое отделение, классное отделение, взвод или даже вся рота имеют средний балл успеваемости выше 4.65, то такое подразделение считается отличным, со всеми вытекающими последствиями. Отличное подразделение имеет право на 100% увольнение. И вот тогда началась борьба за успеваемость! Теперь каждый курсант отвечал не только за себя, но и за все подразделение. Успех каждого становился успехом всего коллектива. Так воспитывалось чувство коллективизма. Конечно, не все могли учиться на «отлично», но все хотели ходить в увольнение. Теперь более слабым помогали сильные. Со слабаками свои же ребята устраивали дополнительные занятия, им объясняли, иногда даже давали списывать. Каждая тройка, не говоря уже о двойке, становилась ЧП для всего коллектива. Теперь нерадивым курсантам не давали бездельничать на самоподготовке свои же ребята. Каждый курсант чувствовал ответственность и старался изо всех сил. И, конечно, это принесло свои плоды. На доске успеваемости роты, куда еженедельно заносился средний балл каждого подразделения, первым в графе «отлично» появилось 123 классное отделение, а за ним вскоре потянулись и другие. И, наконец, наступил день, когда вся рота стала отличной. Это по