купил. Опять ему навстречу шобла. Говорят «дай закурить», а он снова говорит, что не курит. И опять его отметелили, и шапку забрали. Через некоторое время та же история повторяется – опять «дай закурить». Мужик снимает шапку с головы и – на – ее оземь со словами «когда же вы, суки, уже накуритесь?»
Семен засмеялся, но как-то получилось у него это невесело. Наверное, раньше бы обхохотался. Но теперь слухи о том, что не только по ночам, но даже днем умудряются снимать с людей дорогие шапки, уже не были для него чем-то отдаленно абстрактным. Теперь это касалось его напрямую, и он вдруг очень четко ощутил неприязнь к подобного рода людям. Но постарался не зацикливаться на этом.
- А что за девчонки, о которых ты говорил? – спросил.
- Обыкновенные. Не боись: одной - восемнадцать, другой - девятнадцать. Подружки моей Тоньки. Как сестра смеется – девчонки суперкласс: не красавицы, зато все, что полагается, все при них по высшему разряду. Потискать будет что. Не дрейфь, старик, - Витюху растащило в улыбке, - может, судьбу свою завтра встретишь?
На следующий день, в субботу Семен полдня готовился: намывался, брился, наглаживался, по ткани пальто даже зачем-то прошелся щеткой, обувь привел в порядок, хотя и так все смотрелось великолепно. Шапку только не трогал. Зачем? Новая же.
Наконец, к двум все готово. Вот-вот раздастся звонок телефона, и Витюха скажет - пора выходить. Ехать-то - аж на другой конец города. Волнение от ожидания того, что подспудно подразумевало подсознание, начинало зашкаливать, выливаясь в нетерпение и в спазмы в животе. «Ну, когда уже этот гад позвонит? Сколько ж можно…?» - мысль Семена оборвал звонок.
- Да? Слушаю?
Через три минуты они встретились у подъезда. А минут через сорок подъезжали к привокзальной площади. Там предстояло пересесть на другой троллейбус.
И тут Семену стало невмоготу: живот свело. По всей видимости, перенервничал. А потому миновать вокзал с его отхожим местом не представлялось никакой возможности.
Все произошло быстро и предельно примитивно. Семен забежал в кабинку. Понял, что закрыться не сможет – оторван шпингалет. Понял, что перейти в другую уже не позволит живот, успевший почувствовать конец затянувшегося ожидания. Он быстро расстегнул штаны, стянул их и присел.
Дальше время, казалось, начало растягиваться. Как во сне. Дверца кабинки со скрипом распахнулась. Громко, словно кто-то выстрелил, ударилась о стенку перегородки. В проем шагнул здоровенный мужик. Одной своей огромной ручищей он схватил новую ондатровую шапку Семена. Другой - свою старую кроличью. И, сопровождая свое деяние сиплой матерной одышкой и таким же сиплым отвратным комментарием - «малец, ты и в этой поср…шь», поменял шапки местами и выскочил из кабинки.
Семен было попытался подняться, но ощутил ватность в обессиливших ногах и понял всю бесполезность, а потому нелепость этого намерения. А через секунду он уже ничего не видел - глаза заволокло слезами.
Первое время все, что было после, так же происходило, словно во сне: и то, как приводил себя в порядок, как потом пошел в железнодорожный отдел милиции, как его отговаривали подавать заявление, еле сдерживаясь от смеха.
- Что – так и сказал: «Ты и в этом пос…шь»? Так прямо и сказал?
- Да! – зло, сквозь зубы процедил Семен, - Так и сказал. Что здесь смешного?
- Да ничего. Я и не смеюсь. С чего вы это взяли? – давился смехом и едва сдерживал улыбку, оттягивая подбородок вниз, а глаза закатывая вверх, дежурный офицер, - Просто я пытаюсь вам объяснить, товарищ потерпевший, что шапку вашу мы все равно не найдем. Знаете, сколько у нас подобных случаев? – почему-то спросил он, - Хоть бы свой какой был, а то по вашему описанию точно гастролер какой-то. У нас таких громил…
- Нет! – категорически отрезал потерпевший, - Я хочу подать заявление. Вы его должны найти и посадить.
- Ну, хорошо, хорошо, - вроде бы, согласился дежурный, - но даже если мы его поймаем и посадим, вы думаете - к вам вернется ваша шапка?
- Ну не шапка, так деньги за шапку, - настаивал Семен.
- Наивный вы человек, потерпевший, - произнес со вздохом, явно сожалея о сложившейся ситуации, дежурный. В его спонтанном эмоциональном всплеске и виделась, и слышалась такая вселенская усталость, такая безысходность от того, что процедуру эту приходится повторять снова и снова: с Ивановыми, Петровыми, Сидоровыми. А вот теперь еще и с Барановым. И все потому, что за каждое заявление подобного рода с него спросится. И, может быть, даже не просто спроситься, а еще и вычтется, - Вы поймите, молодой человек, - вернулся он к разговору после напряженной паузы, - ну, даже если его посадят и назначат выплачивать вам н-ную сумму, то вы свои деньги будете получать копеечными переводами долгие годы. Поверьте мне.
- Ну и пусть, - вконец заупрямился Семен, - зато мне и маме, и бабушке будет что сказать.
Они еще долго препирались, пока дежурный, которому давно уже было не до смеха, наконец, не сдался: он, уже почти молча, задавая лишь кое-какие конкретные вопросы, оформил протокол и дал его подписать Семену.
- Ну что – доволен? – дежурный уже не думал о профессиональном такте, - Ни себе, ни людям: и сам ни хрена не получишь, и мне нагадишь.
- Да, доволен, - зло и как-то весело парировал Семен, - словно в нем заговорил дух прадеда, - по всем параметрам доволен. А самое главное мое удовольствие знаешь в чем? - перешел и он на «ты».
- В чем? – машинально спросил дежурный.
- А в том, - засмеялся, облегченно выдохнув, Семен, - что я теперь точно не женюсь, - он поднялся со стула, не обращая внимания на удивленный взгляд своего визави, взял выделенный ему экземпляр протокола, повернулся и вышел из опорного пункта.
