Лесные невольницы (Глава 3)

АЛИНА ХАТЬКО  & ОЛЕГ ВАЙНТРАУБ

ЛЕСНЫЕ  НЕВОЛЬНИЦЫ

Глава 3. Полицейские будни.

Утром на построении пан Жовинский зачитал распоряжение коменданта: всем полицейским на своих участках составить список девушек в возрасте от 16 лет и молодых женщин в возрасте до 30 лет для последующей отправки на работы в Германию. На это дается срок неделя.
Теперь каждому полицейскому предстояло обойти свои участки и посетить каждый дом, каждую квартиру, побывать в каждой оставшейся семье и выявить всех молодых женщин. У каждого из них участок был немаленький. Так, например, у Ивана Грицюка в участок входили улицы Попова, Герцена, Садовая, Никольская, Зеленая и Благовещенская, у Анатолия: Ленина, Краснознаменная, Болотная, Семеновская, Рудаковская и Хмельницкая. Степану достались улицы: Каховская, Новая, Бестужевская, Чапаевская, Бородинская и Жданова. На каждой улице не одна сотня квартир. И все их нужно обойти. Работа предстояла огромная. И они тут же приступили к работе.
Иван начал с улицы Садовой, она была крайней. Он зашел в дом №1. Дом был двухэтажный, в нем размещалось 8 квартир, по четыре на каждом этаже. Звонка на дверях квартиры №1 не было. Он постучал.
- Кто там? - раздался женский голос из квартиры.
- Откройте! Полиция!
Загремел внутренний засов и дверь приоткрылась. В дверях появилась женщина в домашнем халате носках и тапочках. Оттеснив плечом хозяйку и не здороваясь, Иван зашел в квартиру. Вошел в комнату и сел за стол. Из другой комнаты выглянули две девичьи головки, одна постарше, другая помладше.
- Кто прописан в этой квартире? Фамилии. И давайте сюда паспорта.
-  В чем дело?
- Ставим всех на учет. Муж где?
- Где, где… в армии, забрали еще в конце июня.
Женщина подала два паспорта.
-Так. Горчакова Наталья Федоровна, 1906 года рождения, так, значить … 36 лет, Горчакова Милана Петровна 1925 года, значит 17 лет. Так и запишем. Кто еще в квартире проживает? Где еще паспорт?
-Нет паспорта еще, Верочке еще 9 лет, она 1933 года рождения.
- Все ясно. Значит так. Милане без разрешения коменданта из города не выезжать!
- Да куда ей ехать… - вздохнула женщина.
- Кто живет еще на этаже?
- Квартиры №3 и №4 закрыты, там еще в прошлом году все уехали.  квартире №2 живет одинокая старушка.
Иван, едва дослушав последние слова женщины, вышел из квартиры и поднялся на второй этаж. В квартире №5 оказалась женщина одна, довольно молодая, симпатичная и хорошо одетая. Представилась она как Полякова Зинаида Лукьяновна 1913 года рождения.
- Итак, Зинаида Лукьяновна, 1913 года рождения… значит 29 лет. Вы подлежите учету и без разрешения коменданта вам запрещено выезжать из города. По первому требованию вы должны будете явиться в комендатуру.
Женщина, сидя напротив с другой стороны стола, наклонилась вперед, заглядывая в записи Ивана. На груди в вырезе платья появился золотой медальон с каким-то блестящим камушком, возможно, даже с бриллиантом.
- А не скажите, для чего этот учет?
- Я точно не знаю. Нам приказано взять на учет всех молодых женщин в возрасте от 16 до 30 лет.
- Господин полицейский, может мы с вами договоримся? Скажем так, запишите меня 1911 года рождения? А?
Она еще раньше заметила, что мужчина обратил внимание на ее кулон. И продолжила:
- А я вам на память оставлю вот эту безделушку, - говорила она, заискивающе глядя ему в глаза и уже снимая с шеи кулон.
Иван некоторое время раздумывал: стоит взять кулон, или плату взять с нее натурой? Уж больно хороша была баба. А потом решил. Демонстративно вычеркнул ее из своего списка, взял в руки уже лежащий на столе кулон, и не слова не говоря, вышел из квартиры. При этом подумал: Германия как-нибудь и без нее обойдется. А мне как-никак прибыль. Участок у меня большой, а на этом деле я смогу кое-что иметь.

В участок Степана входили, в основном, улицы на окраине города. Дома здесь были старые, одноэтажные, жили здесь больше старики, девушек почти не было, и женщины были все постарше, так что “улов” у Степана был небогатым. У него даже появилось сомнение: не прячут ли жители своих молодых женщин от него. Слух о том, что идет регистрация распространился очень быстро. И люди стали прятать молодых женщин, кого-то отправлять в деревню, кого-то прятать в сараях и подвалах. Тогда Степан вспомнил, что в школе, где теперь находился полицейский участок, в одном из классов был свален весь хлам, а там он видел доску с объявлениями. На ней остались списки избирателей с последних выборов. Это был самый полный учет жителей, имеющих право голоса, с указанием даты рождения и адреса. И Степан немедленно воспользовался этими списками. Здесь сказалась его дотошная бюрократическая натура. Теперь, заходя в каждый дом, он уже знал точно, кто здесь живет и сколько взрослого населения здесь имеется. Если кого-то из молодых женщин не оказывалось на месте, он начинал допросы с пристрастием. Все его боялись, как чумы.
Анатолию достался центр города. Здесь было много многоэтажных домов, и жили в них больше молодые люди. Но было здесь много и “пустых” квартир, жители которых эвакуировались всеми семьями. С собой они взяли только самое необходимое, а все остальное осталось нетронутым. Это теперь стало эльдорадо для мародеров. Самые лучшие квартиры заняли немцы, но и полицейским кое-что еще досталось. Так Анатолий занял квартиру бывшего первого заместителя председателя райисполкома. Все имущество здесь осталось почти нетронутым. Раньше о такой квартире, и о таком богатстве Анатолий даже и мечтать не мог. Он расположился здесь со всеми удобствами и стал водить сюда женщин.
Во время обхода одной из квартир Анатолий обнаружил там довольно симпатичную женщину 28 лет. Он взял ее паспорт и стал записывать данные в свой блокнот. Женщина обратилась к нему:
-Господин полицейский, в паспорте неправильно указан год моего рождения…
Анатолий удивленно поднял глаза на нее, она лукаво с вызовом посмотрела на него.
- Как неправильно?
- Произошла ошибка при регистрации в ЗАГСЕ. Я родилась в 1911, а не 1914 году. Палочку лишнюю поставили.
Она еще более выразительно посмотрела на него. Намек он понял.
- Хорошо, я это уточню. Зайдите сегодня вечером часов в 8 по адресу…. К этому времени я буду иметь уже точные данные.
- Я приду обязательно! - обрадовалась женщина.
В своем блокноте напротив ее имени он поставил жирный знак вопроса и критически осмотрел ее фигуру. Она, почувствовав его взгляд, повернулась так, чтобы стали лучше видны достоинства ее фигуры.
Ровно в 8 часов вечера, за час до наступления комендантского часа, она позвонила в дверь его теперешней квартиры. Он тут же ей открыл. Теперь она была при полном параде. Она же знала, на что шла. Он был приятно удивлен, и не пожалел, что не включил ее в свой список. Они приятно провели вечер, а потом оказалось, что уже давно наступил комендантский час и ей нельзя  выходить на улицу до утра. Пришлось ей ночь провести у него со всеми вытекающими последствиями. Утром она упорхнула от него. Оба оказались довольны друг другом. И ей теперь не придется работать в Германии.
Анатолию понравилось такой вариант “откупного” и он стал пользоваться им при первой же возможности. Но и золотыми вещами он тоже брезговал.
Зима 1942-1943 года прошла относительно спокойно в городе Н. Фронт был где-то далеко на востоке, а здесь в глубоком тылу немцев было тихо. А весной зашевелились партизаны. Началось с того что при подъезде к городу воинский эшелон с оружием и личным составом пустили под откос. И теперь партизаны стали делать частые дерзкие вылазки, беспокоя немецкие гарнизоны. По ночам то здесь, то там стали слышны выстрелы. В городе появились карательные отряды. Начались облавы. Во время стычек с партизанами появились раненые с одной и другой стороны. Своих раненых местные жители прятали. Наступило беспокойное время для полицейских. Комендант требовал искать раненых партизан и строго наказывать тех, кто их прятал. Нашелся предатель, который выдал две семьи, которые подобрали раненых партизан и прятали их у себя в подвале. Партизан увели, а жителей, их спрятавших, подвергли жесткой порке.
Утром на построении пан Жовинский объявил приказ коменданта: к 12 часам собрать всех жителей города на площади, где будет устроена показательная казнь партизан.
На построении ни Грицюка, ни Подоляка не оказалось. Им было поручено охранять задержанных партизан и доставить их к месту казни.
К указанному времени карательный немецкий отряд совместно с полицаями собрали почти всех жителей города на площади перед школой, где была построена виселица в виде буквы “П”, и на ней уже болтались две веревки с петлями. Вокруг нее стояло оцепление из солдат и полицейских, не допускающих людей ближе 20 метров.
Ровно в 12 часов из школы вышел немецкий комендант в сопровождении двух солдат и главного полицейского пана Жовинского. Выйдя в центр площади, обратился к народу на немецком языке. Пан Жовинский переводил его речь. Народ их слушал молча, хмуро опустив головы. Потом офицер обернулся, махнул рукой, и из подвала школы Грицюк и Подоляк вывели двоих партизан. Это были совсем молодые мужчины, которым, наверное, еще не исполнилось и 20 лет. Они шли босыми еще по замерзшей земле с остатками зимнего снега. Лица их был в синяках и кровоподтеках. Тот, который был ростом ниже, сильно хромал на правую ногу. Полицейские их едва волокли. Их подвели к виселице, поставили на скамейку, на грудь повесили огромные дощечки с криво написанной от руки надписью “Партизан”, петли надели на шею.
Пан Жовинский зачитал приказ коменданта: казнь через повешенье. Приговоренные слушали спокойно, глядя куда-то в небо. Когда Жовинский закончил читать, один из обреченных выкрикнул: “Всех не перевешаете! Наше дело правое. Победа будет за нами! Смерть немецким оккупантам!”
Комендант отдал какую-то короткую команду, Грицюк и Подоляк выбили скамейку из-под ног казненных. Народ загудел, из толпы послышались выкрики: “Гады! Вы за это заплатите! Смерть фашистским оккупантам! “ Мужчины стояли молча, опустив головы, а женщины плакали, закрывая руками глаза детей.
Эффект показательной казни оказался обратным. Если до этого народ просто молча как-то терпел издевательства врагов, то теперь, обозлившись, стал вредить им изо всех сил. Этому еще способствовали слухи о разгроме немецких войск под Сталинградом. В эту же ночь сгорели две немецкие машины, подожги на станции вагон с продовольствием, приготовленный для отправки в Германию. Говорили, что сразу после этой казни к партизанам ушла большая группа мужского населения города.
У полицаев стало еще больше работы. Их заставляли искать поджигателей и вредителей, а народ всячески оказывал им сопротивление, ненавидел и проклинал их. А они еще больше
обозлились.

                        (продолжение  следует)