По офисным закоулкам шелестит слух о грядущем сокращении, стелется по коридорам, приникает в кабинеты. Кадровичка с какими-то списками торчит у генерального второй час. Страх под названием «невыплаченный кредит» загоняет в угол надежду на то, что все обойдется, и слух останется слухом, над которым все дружно посмеются.
Целый день болит голова. Легкомысленно кружится - захотелось ей развлечься. Не реагирует на таблетки и просьбы угомониться. Пытаюсь работать, но в глазах пляшут молнии, будто долго смотрела на электрическую лампочку. Эти блики на небе за окном, в мониторе компьютера, на который тупо гляжу, пытаясь сосредоточиться.
Звонит телефон. Беру трубку. Из нее Светка, подружка из бухгалтерии, шепчет: «Марин, представляешь, премии не будет! Один процент до плана не дотянули!» От такой новости головная боль поджимает хвост. Премия ожидалась со дня на день и была распределена до копеечки. Она не подразумевала маленькие женские радости вроде покупки обновки или вечера в ресторане, но позволяла залатать дыры в семейном бюджете на ближайшее время. Сосет под ложечкой, голова кружится в вальсе, посылает новый пучок молний. Пытаюсь быть благоразумной, уговариваю себя, что это всего лишь деньги. Заработаю! Возьму подработку, посижу в выходные за компьютером. Правда, придется отложить долгожданную поездку на дачу.
Рабочий день, наконец, заканчивается. Выхожу на улицу. Мысли стучат маленьким молоточком в левый висок: «Тебя сократят! Сократят! Сократят!», и клюют в правый. Бреду к автобусной остановке.
Кто-то с размаху врезается в меня. Спотыкаюсь, нога подворачивается, чувствую, как каблук уходит в сторону. Черт! Мои новые туфли! Что же это за день такой?!
- Ой, тетечка…
Снизу вверх испуганный взгляд. Девочка лет пяти в белом кружевном платье. Воздушный шарик вырывается из ее руки и летит в небо. Растерянное личико запрокинуто вверх, где розовое пятнышко догоняет облако. Я рассматриваю сломанный каблук, валяющийся в пыли.
Дома меня встречают пустой холодильник, немытая посуда и полный кошачий лоток. Прохожу в комнату. Ложусь на диван. Все. Нет сил. Все потом. Сделаю, помою, сготовлю, подумаю. А сейчас не двигаться, не рассуждать. Слушать, как стучат ходики, капает вода из крана в кухне. Ощущать ворс покрывала, касающегося тела. Видеть дерево, заглядывающее в окно.
* * *
Машины, потоком идущие по дороге. Пешеходы, ожидающие у светофора. Зеленый. Перехожу. Кто-то окликает меня из встречного потока: «Марин!». Отец! Я впервые вижу его после того, что с ним случилось. Улыбка во все лицо, морщинки лучиками из уголков глаз. Он у меня все еще ничего: жизнерадостный, энергичный. Ни залысин, ни седины. Серый костюм, расстегнутая у ворота рубашка. Никак не хочет галстуки носить, как бы мы с мамой не заставляли! Какой-то стремительный и неуловимый, моложавый. Радуется мне, машет рукой. И исчезает в толпе, уходит так же внезапно, как и появляется.
На пешеходной зебре навстречу идет девочка в белом кружевном платье с воздушным шариком в руке. Она улыбается мне, как старой знакомой, поднимает руку и разжимает пальцы. Шарик взмывает в небо – розовый мазок на голубом фоне - и устремляется к облаку, подгоняемый ветром. И я понимаю.
Что это всего лишь сон. Что сегодня два месяца, как не стало отца. Что жизнь продолжается. И у меня все будет хорошо.
