| «/» |  |
Произошла эта незатейливая история на одной из северных «командировок», в небольшой ничем не примечательной колонии усиленного режима, коих было довольно много в те годы. Зона эта пользовалась неплохой славой у сидельцев, потому что была, как тогда говорили, «черной», то есть внутренний порядок там поддерживали не «комсомольцы» во главе с оперчастью, а так называемые «порядочные арестанты». Жили там «по понятиям».
Конечно, все в этом мире, как и в том, относительно, тем более порядок. Но особых волнений в зоне не возникало, план (а в описываемое время это было основным показателем), выполнялся всегда с лихвой, поэтому гонений и репрессий руководство колонии не предпринимало. Все катилось по наезженной колее.
Промзона была там богатой, имелись свои цеха по выпуску мебели, изготовлению геологических домиков-вагончиков, камнецех выпускал приличную плитку из природного материала. В общем, зажиточная была зона, чего уж там. «Хозяин» и питание старался наладить в меру возможностей своих, разведя небольшое подсобное хозяйство. Там выращивали поросят для нужд колонии, и был даже маленький тепличный комплекс. Конечно, огурцы и помидоры до стола простых зэков чаще всего не доходили, но на праздники порой случалось полакомиться и ими. Но вот зелень (или, как правильнее - ботва?) поставлялась «баландерам» исправно.
Так как режим был усиленный, поэтому основную массу на зоне составляли «тяжеловесы», то есть люди, осужденные по серьезным статьям на солидные сроки, но впервые попавшие в «места не столь отдаленные». Было и такое в то время, да.
Ну и как всегда и везде, в пеницитарной системе арестанты были разделены по группам и группкам. Я не говорю о так называемых семьях, эти объединения на почве землячества, взаимных интересов и прочего - тема совершенно отдельная. Здесь речь о разделении по «мастям». То есть существует верхушка из «бродяг и авторитетов», были «мужики», на которых, собственно, и держится любая зона, так как они и есть работяги. Были «опущенные», кто это, теперь знают все. Имелись и просто так называемые чушкИ. Сразу, чтобы не вводить в ненужные размышления неискушенного читателя, постараюсь объяснить, что из себя представляет такой «чушОк». Это человек, который в условиях изоляции перестает элементарно следить за собой, за своим внешним видом, и, как говорят, «зачуханивается». И основной целью в жизни для таких людей служит добыча еды, курева и чая, причем желательно «на халяву», так как работнички из них тоже, прямо скажем, не очень. В основном они перебиваются уборкой, услужениями и всякой не очень престижной и чистой работой. Относятся к ним «никак». Стараются по возможности держать дистанцию, так как неопрятный человек поневоле вызывает чувство отторжения. Поэтому у них свои «семьи».
О двух представителях этого семейства человекообразных и пойдет у нас речь. Отбывали срок в одном из отрядов два здоровущих (в смысле массы тела) парня. Одного звали Вован. Он прибыл в колонию из далекого Чукотского поселка, осужденный за нанесение тяжких телесных повреждений. В прошлом парень занимался вольной борьбой, потом, как водится, забухал, забросил спорт и, пользуясь тем, что имел очень внушительную фигуру, да и силенкой Бог не обидел, пустился во все тяжкие. Мышечную массу он быстро потерял, осталось просто сало, много сала. О том, как по пьяни он совершил преступление, рассказывать не буду, банальная история. А еще на тюрьме этот здоровяк впал в депрессию, стал пугливым и заискивающим. Уголовники - ребята хваткие и, несмотря на внушительный внешний вид новичка, сразу определили, что перед ними слабый духом человек, и относились к нему соответственно. К тому же родной поселок Вована находился далеко, да и успел он, видимо, здорово насолить родным и близким, потому как передач и посылок практически не получал. Вот и перебивался мелкой суетой, несмотря на большое тело.
В этом же отряде находился второй толстячок по прозвищу Пузырь. В неволе он находился давно, срок у него был вроде как «пятнашка». Может, за забором он и был страшным убивцем, но на зоне таких ухарей хватало, поэтому здесь он был никем и весь свой срок был занят добыванием еды для прокорма своего объемистого, рыхлого тела. На этой почве парни и сдружились. Зэки их прозвали «два толстяка» и ждали, когда же этап подгонит третьего. Для комплектации.
Занималась эта «семейка» тем, что убирали цеха на промзоне. Работа не то чтобы тяжелая, но грязная и непрестижная. Впрочем, им на это было плевать, свою заварку чая и пачку сигарет они зарабатывали еще и тем, что вязали сетки под картошку, мастерство это не требовало ни умственных, ни физических усилий. Сидели, как два паучка, где-нибудь в уголке, и плели свою бесконечную паутину.
А еще был в этой колонии хороший ларек. Начальство старалось без особой нужды отоварок не лишать, тем более таких вот страдальцев «без флага, без Родины». Как-то раз в этот тюремный магазинчик завезли яблочное повидло. Если кто помнит, было когда-то такое, в жестяных больших банках, килограмма, наверное, по три. Врать не буду, точно не помню, но банка была большая. Сладкое в зоне всегда идет «на ура». Это простейший способ насытиться - навернуть горбушку черняшки, щедро намазанную таким вот повидлом. Ну а что? Кушать-то хочется. И нашлись же где-то в недрах мехмастерской народные таланты, способные на выдумку. Эх, щедра же земля российская находчивыми людьми! Не знаю, какому самородку пришла в голову эта идея, но сделал он вот что.
Аккуратно отклеив этикетку с нарисованным огромным яблоком, этот «кулибин» просверлил два небольших отверстия по пайке, сбоку тары. Вверху и внизу. Потом, разогрев содержимое в горячей воде, он приставил к верхней дырочке шланг компрессора и преспокойно выдул все содержимое в другую емкость. Но на этом гений не остановился! Подогнав верхнее отверстие под размер головки шприца, которым загоняют смазку в подшипники механизмов, он, недолго думая, наполнил банку качественным солидолом. Потом, запаяв отверстия и вернув на место этикетку, этот самоучка, положив «куклу» в сумку и отправился в ларек на очередную отоварку.
Первым делом он попросил у продавца, ну да, конечно, вы угадали, банку повидла. Потом принялся набирать курево, чай, ну, какую-то еще прочую консерву… Естественно, сумма набранного превысила тогдашние рабочие семь рублей, разрешенные к трате. О чем ему и сообщила ларечница. Почесав в досаде репу, он сказал: «Да ну его нафик, это повидло! Дайте лучше мне вместо него пряников», - и вернул ей, конечно же, уже «заряженную» банку. А настоящее повидло унес с собой для того, чтобы продолжить этот приятный «повидловорот».
На зоне трудно что-либо утаить, и поэтому, заметив, что слесаря нещадно уничтожают сладкую массу безо всяких видимых ограничений, к ним потянулись люди. Тайна перестала быть тайной для многих. Процесс замены банок набирал обороты. Конечно, случалось и такое, что вместо качественного повидла хитрецы получали обратно все тот же солидол, ну тут уж, как говорится, так карта легла. На следующий месяц попытка могла стать успешной.
Наконец, счастливый день отоварки настал и для наших героев, отоваривавшихся обычно вместе. Так как план покупок был составлен задолго до этого счастливого момента, особых причин набирать деликатесы у них не было. Поэтому, быстро выбрав лимит, по обоюдному согласию, в самом конце шопинга, они радостно облизнувшись, попросили… ну да, конечно же, банку повидла. Кстати, ларечница, жалостливая женская российская душа, относилась к этим безобидным на вид увальням даже с долей симпатии.
Устроить «праздник живота» ребята решили в рабочей зоне, там у них был укромный уголок, за штабелем досок, вблизи пилорамы. Слышать постоянный визг циркулярной пилы находилось мало желающих, а их вполне устраивало такое одиночество. Вован, как пользующийся бОльшим авторитетом в связи со своим спортивным прошлым, сумел всеми правдами и неправдами выдурить у хлебореза две буханки хлеба. Протащив все это добро на «промку», они чинно уселись в тени штабеля и неторопливо закурили в предвкушении пира. Потом Вован сказал:
- Пузырь, короче так, давай по-честному. Режем хлеб большими кусками и накладываем ложкой поровну, сколько съедим, столько и съедим. Ладно?
- Конечно, Вован, какой базар. Да и что тут есть-то? Может, за раз и уговорим все? А на обед можно и не ходить, что нам эта баланда, - тоном знатока-гурмана, плотоядно облизываясь, важно ответил толстяк.
Быстро накромсав огромные куски хлеба, Вован вскрыл банку и под пристальным взором Пузыря принялся накладывать «повидло» на свой кусок. Поместилось пять полных ложек. Хлеба почти и не видно было под толстым слоем тягучей массы. Аналогичную операцию, но уже под наблюдением Вована, проделал и Пузырь.
Вован откусил первый кусок и принялся неторопливо его пережевывать. Пузырь, не желая отставать от товарища, тоже впился в свой бутерброд зубами. Но потом поднял недоуменно глаза на методично жующего Вована… Пожевал еще, но уже без азарта, потом растерянно спросил:
- Слушай, а что это повидло какое-то несладкое? И керосином воняет.
- Ну, есть немножко запашок… А что ты хочешь, чтобы в зону гнали качественный продукт? Может, сахар сэкономили. Или еще какая байда… Не нравится, не ешь, - и Вован продолжал поглощать свой бутерброд.
Я так думаю, что в процессе выдувания повидла в банке все-таки оставалась его небольшое количество по краям. Отверстия-то сверлили не у самого днища, а чуть выше. Вовану досталось, хоть и основательно подпорченное солидолом, но все же повидло. Поэтому он и ел. Пузырь же намазал себе на хлеб практически чистый солидол, потому и возмущался. Но глядя на то, с какой скоростью уничтожает свой бутерброд его товарищ, тоже откусывал маленькие кусочки и жевал. Ну а как же? «Друг ест, значит, все в порядке. Просто повидло такое несладкое. А не есть нельзя, все тогда Вовану достанется. А это несправедливо»…
Не знаю, такие ли мысли бродили в голове Пузыря, но он тоже отрешенно жевал свою пайку, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы сожаления о том, что повидло такое невкусное. Но он ел! Расправившись с первым бутербродом, Вован, не мешкая, соорудил второй. Но, уже откусив первый кусок, понял - это не повидло! Он уже готов был выплюнуть невкусную смазку, но глядя на то, как задумчиво и уверенно жует его товарищ, тоже решил, что продукт некачественный, но раз Пузырь ест, то, наверное, это съедобно. А Пузырю было уже все равно. Привыкнув к противному вкусу, он механически жевал и глотал, не сводя с Вована печальных, подернутых влагой больших глаз.
Так они питались, глядя друг на друга и не понимая, что происходит. И только когда доели первую буханку хлеба и слегка, если можно так сказать, насытились, Вован сделал вывод:
- Пузырек, а ведь, гадом буду, солидол это. Точно тебе говорю! Я же автослесарем работал, недолго, правда, но вот эту мазуту на нюх чую.
- А я тебе что говорил, дружбан? - чуть не плача ответил ему Пузырь. - Говорил же, несладкое! А ты в ответ - не ешь и все тут! Как же «не ешь»? Ты-то вон как жрал!
- Так оно у меня сначала сладкое было! Что за хрень? Бери-ка банку с собой,
|