Из рассказов мамы, Сафоновой Марии Тихоновны (1903-1994).
И на третью зиму немцы всё еще весё-ёлые ходили, пели-распевали. Бывало, приду в хату убирать за ними, а они свистять, как соловьи! И что за манера такая была... свистеть? Оглушуть прямо. А как-то начали мне объяснять: скоро, мол, помешшыки в Россию приедуть и управлять вами стануть. Ну, я возьми да скажи:
- Еще курочка яичко не снесла, а вы уже яишницу жарите?
Засмеялися:
- Вот, Мария, - Звали меня так... Мария-политик: - скоро Волгу перейдем и в ней выкупаемся. – Да еще покажуть, спинки, мол, полотенчиком утрём. - И дальше пойдём, на Баку.
Погляжу на них так-то да подумаю: ишь разбрехалися! Подождите-ка, бываить наши так спинки вам потруть, что и до дому не добягите! А вслух и пробурчу:
- Россия мно-ого войн видела. Еще неизвестно, будете ли купаться в Волге.
- Ну что ты, Мария! – опять засмеются: - Русским капут*!
Но, видать, рано смеялися. Через какое-то время ка-ак начали наши им спинки тереть, как начали! Тут-то они и смеяться престали, и свистеть.
Одно утро подхожу к своей хате и тихо что-то, не слышно говору ихнего. Что это с моими немцами, ай, померли? Открываю так-то дверь... Не-ет, живые сидять. Но никто не свистить, не поёть. Да что ж такое? А тут выходить один... хорошо к вам относился, всё, бывало, по конфетке какой сунить, конфетки у них были цыбиками. Так вот как раз он и выходить:
- Матка, капут нашей армии. Аллес немцев окружили* русские и капут.
- Ах, - качаю головой, - жалко-то как.
А сама думаю: пралич вас побей! Так вам и надо! Да подхватилася и к бабам: радость-то какая! А Настя на что старая была… ноги у нее всё болели, так и она как начала танцевать. Кто петь, кто - на коленки и Богу молиться.
Вот и началося тут у немцев... раненых стали привозить, злые стали, как собаки.
И спорить я с ними бросила, а то, думаю, как-нибудь пристрелють, останетеся вы одни. Ну, а к весне… Помню, выйдешь зарею, приложишь к земле ухо. Гу-удить земля наша от орудийных выстрелов!.. Ну, можить, и не гудела, ведь снаряды где-то там, далеко рвалися, но нам всё думалося: слава Богу, пошли наши в наступление!.. А что немцы. Немцы хоть и перестали на губных гармошках играть, свистеть, но обнаглели и стали из домов тянуть всё, что ещё не успели, а людей вон выгонять.
Выгнали опять и нас. Где жить? Вот и приладилися, подхватимся да уйдем в ров... А такой ров. Как раз перед войной всё-ё нас гоняли его рыть... а немцы потом и плюнули на него. Ну что им этот ров? Они тут же соорудять себе мост, где им надо, да еще так быстро, что и папиросу выкурить не успеешь. Но видать не зря мы его рыли, как раз в нём-то теперя и пряталися. Он же вавилонами разными был, куда ни пойдешь, везде спрятаться можно. Выроешь так-то ямку, ляжешь, укроешься травой, сеном, жневником и не видать тебя. А как раз лето жа-аркое выдалося, ров цветами зарос, травой. Да и картошка вокруг была посажена, зерно, горох, вика... А как же? Война, не война, но мужики сеяли, а когда паника началася, тут уж... Ишшы хозяев! Кого в Германию угнали, кто уехал, кто спрятался. И вот, бывало, выскочим из этого рва да по полям, как мыши, и шастаем. Насбираем кой-чего, скатимся в него, натрём колосков, напарим на костре, вы и сыты. Ели, ничем не гнушалися.
Когда наши стали подходить? Да тут-то, к августу. А немцы - Карачев жечь, взрывать. Заложуть мину под кирпичный дом да как рвануть! Грохот стоял! А деревянные хаты жгли. С неделю, должно, Карачев горел-пылал. Да и во рву покою не стало. Оцепили его, у кого какая живность оставалася, поотбирали, а народ повыташшыли из шшелей и в Германию погнали. Так что ж мы приладилися? Как выгонють на дорогу... А она через коноплю проходила, и стёжек разных в ней было протоптано! И вот как только погонють нас колонной, а мы пройдем сколько-то да ша-асть в коноплю и сидим, как зайцы. Пройдуть колонной, мы и вернемся.
Но сами-то бегали, а корову свою во рву держали... А вот так и уцелена наша коровка. У нас же к дому закуточка была прилеплена и никуда я её оттудова не выпускала. Сначала немцы не заметили её, а потом на коров списки составили и молоко приказали носить, я и носила. Ну, а теперя в ров её с собой увели, вырыли в стене углубление, поставили туда, завесили кой-чем, и вот что? Когда свободно она гуляла, ну-ка, закрой её вот так? А тут хоть бы раз мыкнула! Скотина, а видать и она чувствовала. И уже наши стали подходить, перестрелка слышна, бой. И наскочил змей-немец! И обнаружил нашу корову. Схватил, на машину и-и повез.
Я было погналася следом, а он ка-ак швырнёть в меня чем-то! Прямо по голове попал. Как же я плакала по коровке по своей, как убивалася! Ведь миг какой-то не уберегла! Плакали и вы. Всю-то войну она нас кормила, всю-то войну мы с ней вместе страдали, а тут и распрошшалися с коровкой нашей.
Ну, а к вечеру побежала Динка в Карачев за чем-то, да прибегаить назад и плачить:
- Мария, твой дом горить.
- Ну что ж, - отвечаю: - что всем, то и мне. Зато уйдуть теперя немцы-то.
А вскорости глядим так-то... Вроде наши солдатики по краю оврага идуть*? Господи, глазам своим не верим! А потом и слышим... по-русски говорять! Бросилися к ним, обнимаем, плачем, детей к ним тянем! Да какие ж они молоденькие, да какие ж измученные! В гимнастёрочках выцветших, в плащ-палатках пыльных! И губочки-то у них попересмякли... Ох, замерло моё сердце: а ведь и сын мой так же, муж. А тут еще и Витька всхватился: пойду на фронт и всё! Уговаривать его бросилася:
- Вить, ну ради Бога ты!.. Останься!
А он – своё!
Командир подошел… черный такой, грузин, должно:
- Да пусть идет.
А я просить:
- Милый ты мой, голубчик! Да пусть же он хоть вешшы мои домой снесёть!
Ну, грузин этот и спрашиваить:
- Сколько ж лет ему?
- Да пятнадцати ишшо нет.
- О-о, нет, - он сразу. - Еще рано тебе. Подожди.
И что ж мой Витька? Как выскочить из оврага, да как побягить по краю! Хотел командиру показать какой он храбрый. А немец-то снарядами бьёть! Да и снайпер недалеко засел, лупить. Догнал его грузин, сдернул в овраг:
- Ух, какой ты!.. Думаешь, в этом-то и храбрость?
- Трус ты! - Витька-то… на него!
Ну, что ты с ним поделаешь?.. Но всё ж отговорили его кой-как.
Пересидели ночь во рву, а наутро подхватилися, да к дому своему сгоревшему. Вышли в поле, смотрим: фургон солдатский стоить и кухня при нём рядом. Я - к бойцам... детям, мол, поесть... а тут ка-ак ударить снаряд! Лошади с кухней как понесли! И мы-то все на землю попадали, прижалися, а ты и стоишь. Ну, если б снаряд осколочным оказался!.. Подхватилися, да скореича домой бяжать. Прибегаем, а вместо него только печка стоить да грушня обгорелая рядом… и груши на ней печёные качаются.
Но грушами сыт не будешь, надо есть соображать, картошку варить… Да нарыли, когда по полю домой бежали. А на чём варить-то? Печка хоть и стоить, как скала какая... и даже труба не завалилася, но пол вокруг сгорел и высо-окая стала, до загнетки не достать. Пошел мой Витька, набрал кой-каких чурок, чтоб помост сгородить, нагромоздил. Теперя и варить можно. Но в чем? Да насбирали банок консервных, что от солдат осталися, поотбивали края, отчистили. Вот и посуда. Наварили картошки, наелися, а потом… Куда деваться, где прятаться? Немец-то всё еще стреляить, по дороге бойцы идуть, по ним и лупить.
- Пойдем-ка на Орел*! - Динка говорить: – Его раньше осводили, можить, там и пристроимся.
Выбежали из Карачева, а немец и там стреляить. Да и ночь уже, куда ж итить-то? Сошли с обочины, остановилися. Смотрим, хата разбитая стоить и ворота рядом ляжать. Улеглися на эти ворота, обосновалися... а тут и подходить военный да как закричить:
- Что ж вы, дуры, привели детей сюда? Здесь же армия идет, машины едут, по ним-то немцы и стреляют. Идите в поле.
А куда ж в поле-то? Подхватилися, да опять домой, к хате своей сгоревшей.
Ну, прибежали, а рядом ишшо цельным бомбоубежишш немецкое оставалося, и накатники в нем были в три бревна, столбы то-олстые стояли... Ну да, от такой благодати и бежали чёрт знаить куда. Совсем, видать, от горя очумели. Да забралися в этот дот, устроилися, уложили детей. И хорошо-то как! Взрывы почти не слышны, вы и заснули.
А наутро побежала я в те домики, что целыми осталися… сказали, что там милиция поместилася. Прихожу. И правда, Захаров сидить, знакомый. Кинулася к нему:
- Можить, знаешь что о моих-то?
А он:
- Живы твои. Муж в пожарных войсках, Коля на фронте.
И ты поверишь? Когда услышала это, то большей радости в жизни и не было... Да нет, была, конечно, была, но что б такая?! Колька живой, Сенька! А что всё погорело... На-пле-вать! Ещё наживем, если мои домой вернутся. https://ridero.ru/books/vedma_iz_karacheva/
*Капут (нем.) - Гибель, конец, смерть.
*2 февраля - День разгрома советскими войсками немецко-фашистских войск в Сталинградской битве (1943).
*Город Карачев был освобождён от фашистов15 августа 1943 года.
*Орёл от Карачева – 80 км.
